Сибирские огни, 1962, № 3
мека из-за Кырмурыновой туши Фильке не видно. Да он и не пригляды вается. Он меняет дробовой заряд на картечный. Вот он вскидывает ружье и замечает вдруг на лосином ухе сверкающую блестку. «Меченый! Ну-в «то?... Меченого-то картеча, что ли, не возьмет?! Поглядим чичас!...» — Бегите! Хоронитесь! — машет ветками Старая Береза. Но Кырмурын не бежит. Он не боится людей. Зверь знает — они доб рые. Люди кормили его, прикасались к нему руками и никто ему не еде лал худа. Доверчиво и небоязливо косится он в Филькину сторону. «Повыше глаза ему вцелю, и мозга наскрозь...» Зоркий глаз у Фильки — не заслезится, тяжелая рука у Фильки — не дрогнет, черное у него ружье, злая на ружье мушка. Вот он подводит ее... В этот момент наступил Ермек босой ножонкой на.острый сухой сучок и громко ойкнул. Дрогнула-таки Филькина рука, но выстрела не сдержать уж было. Дохнул он огнем и синим дымом в светлом утреннем лесу, рявк нул страшным гулом. Напрочь ссекла горячая картечь крайчик серебря ного ушка. Выбрызнулась кровь. Больно! Страшно! Крутнулся Кырму рын и помчался в обратную сторону. А на месте, где стоял лось, оказался мальчик. Нет у него ни ружья, ни топора, ни копья, ни рогатки,— окаме нел он от страха... Тихо расползался пороховой дымок. — Го-го... осподи!... затряслись вдруг Филькины губы. — Хрра- ^ют! — прохрипел он и бестолково, суматошливо заподтыкал кнутовищем. — Чур-чуров!.. Дева, радуйся... троемученица... ниже и присно... — бормотал он на скаку неведомые молитвы, а сам все живее работал кну том... Черный, мохнатый, уродливый страх настигал его. Фильке казалось, что сзади него уселся в седле кто-то маленький, сморщенный, похожий на всех кикимор, на всех кащеев, и что этот маленький, сморщенный притра гивается своими легкими холодными руками к его ребрам. — Хррабют! Алюры — три креста! Родная! — подстрекал он кобы- ленку к бегу. Ветер свистел в его ушах, срывал с его лба крупные капли пота и легкими холодными струйками притрагивался к его ребрам. — Храбют!!! ...Стих топот. От Кырмурынова ушка, от росинок крови поднимался легонький пар. Закричал Ермек, заплакал, бросил сапоги и котелок и с иевидячими от слез глазами побежал вслед за Кырмурыном. И загудел огневанный лес: «Филька расстрелял Сказку!», «Филька — Казненный нос расстрелял Сказку!», «Ты, черный ворон, пожалел Зверя Лесного, а Филька...» Взмыл вдруг ворон — закрылась черным делом старая дружба... Бешено скачет Филька, но не уйти ему от ворона. Он любит сказки. Он скажет об этом Фильке. Под самым его носом пронес свои крылья ворон. «Зр-ря! Зр-ря!» — прокаркал. «Рваная ноздря», — послышалось Фильке. Чуть не умер он от страха, но, когда разглядел ворона, прибыло ему л у х у — захрипел: •— И ты туда же? Мало ты моего мяса пожрал!.. «Др-рянь! Др-рянь!» — залетел второй раз над ним ворон. — Афиоп, в сажу мазанный!..— окрысился на него Филька.— Заса жу вот дроби в подхвостье!.. Кружится над Филькой ворон. Много бы он мог сказать ему, да ка кая у ворона речь? Одно «кра». «Ррастррелял... дрррянь... — выкрикивает он голосом, а крылья ше лестом, свистом своим договаривают: «Ссказку-у!» И не расскажет ее Ермек, когда дедушкой станет, своим внучатам. А какая была бы сказка! ...Подскакал Филька к полевому стану бригады, слезает с лошади — покряхтывает, подстанывает, еле-то еле повод в руках держит. Маленьки ми куричьими ножками к балагану своему пробирается.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2