Сибирские огни, 1962, № 3

ные, как моих ушек кончики, глаза против заячьих — узенькие, щеки тол­ стые, и много, много белых зубов во рту...» Это, отвечаю я ему, мой вну­ чек— Ермек. «Ах, дедушка Галим! Я хочу с ним дружить, говорит. Пере­ дай ему вот эти ягоды...» Помнишь, я тебе ягод привозил? — Помню,— шепчет Ермек. Глазенки у него заворожились, на губах улыбочка дремлет... Замеч­ тался джигит. И Кырмурына забыл. А тот перезимовал и с добрым жеребенком ростом поравнялся. Важ ­ ничать стал. Взапуски с ребятишками уж не бегал. А покататься, если в игровитом духе находился, допускал. Только далеко не повезет. Пока са­ харом подманивают — идет. Схрумкал сахар — и седока на землю! Про­ казник пуще прежнего сделался. Утром задают лошадям овсянки — он тут. Стоит, своего пая ждет. Умнет тазик, вылижет его, в знак спасиба го­ ловой помотает и на другой промысел отправится. Идет по поселку: уша­ ми помахивает, копытами постукивает, ноздрями принюхивает, глазами косит. Вот хозяйка удой в ведерке несет... Налетит на нее и скорей сопат­ ку в молоко. Пока женщина причитает да ладошкой его охаживает, он уж языком донышка добыл. Зацвиркало там... Последние капельки дотя­ гивает. После этого к магазину направится. Сахарком его там продавец да покупатели баловали — забудь-ка эту сладкую тропочку. Года полтора ему сравнялось — стали у него рожки проклевываться. Ребятишки ожидали, что они сразу кудрявые появятся, а он выпустил две спицы — и шабаш. Теперь уж по целым дням стал отлучаться. Д ед Галим забеспокоился. Как бы, думает, его не подстрелили в лесу. Он ведь к лю­ дям без опаски... Решил пометить лосенка. Был у него обломыш чайной серебряной ложечки. Вечер плющил он ее, вечер дырки под закрепляю­ щую втулочку сверлил, потом напильником вечера три скорготал, полу­ чился у него серебряный осиновый листок. Зубчики даже обозначены. Вытравил он на нем арабскими буквами какое-то казахское завещание, краешек уха Кырмурыну продырявил и полой втулочкой этот листок зам­ кнул. С серебряным ушком стал лось ходить. Издали приметно. Еще одну зиму прожил он в поселке. А на лето по целым неделям в лесу стал про­ падать. Насбирается там всякого лесного лакомства и отдыхает. Рога у него три сучка пустили. В возраст стал приходить. Ермек спрашивает: — Кырмурын, дедушка, от нас совсем ушел? — Нет, он придет еще... Пожирует, пока везде вода есть, а потом пить захочет и придет. — И не уйдет больше? — Обязательно уйдет... Есть у него в лесу подружка... Как начнет она его звать — тут он и уйдет. — А как она его звать будет? — Как звать будет?.. А вот так: «Кырмурын ты мой, Кырмурын, за ­ кричит. Где ты ходишь, бродишь, господин мой рогатый?! Как у меня вес­ ной народятся телятки!.. Маленькие, робкие лосятки... Кто их от волка,, от рыси защитит? Кто их из огня-пламени жаркого выведет? А у тебя ро­ га крепкие!.. А у тебя копыта острые... А у тебя уши чуткие... Сам ты — храбрый и сильный! Приходи ко мне, господин мой рогатый!» Так вот каждое утро она будет кричать. Тогда и уйдет от нас Кырмурын. Насов­ сем уйдет. После этого разговора стал Ермек по утрам прислушиваться: а не за ­ кричит ли Кырмурынова подружка?.. Но был он, надо сказать, большой засоня, вставал поздно и все проспал. Одним утром Кырмурын ушел в ле­ са и больше не вернулся. Его позвала подружка.