Сибирские огни, 1962, № 3

Через месяц стояло на том месте тридцать срубленных и промшен- ных домиков, тридцать первая — под магазин амбарушка, начаты были пристройки для скота, копался колодец. И завизжали, запели на Веселой Гриве пилы, зазвенели топоры, вздымилась первая, легонькая пороша под хлесткими тонкими стволами чудо-берез. На нее же, на порошу, скатилась и Берестышкова слеза. Зна­ ет, твердо знает, что сводить лес надо, не гниль же из него разводить, а вот ранит сердце и — что хочешь делай! Не одна, видно, «плакала Са­ ша, как лес вырубали». К весне высились тут штабеля делового и полу- делового кряжа, стояли многорядные поленницы дров, кое-где облежива­ лись вороха сучьев. И вот... в мае месяце это дело было. Пустил кто-то по «Горелому бо­ лоту» пал. Посреди болота вода... Сюда огонь дошел и crac. К краешкам дымки подбивать стало. А тут ветер погодился! Как рвануло, как вымет­ нуло огонь, и пошло пластать по верховой осоке. К болоту кустарники всякие прилегали, чернотал. Трава тут из-под снега вышла слеглая, плот­ ная, ветрами ее продуло, солнышком насушило,— только треск да гул, да рыжий дым пошел. За кустарниками — глухие осинники начинались. Ох­ ватил их огонь клиньями с двух сторон и жарит. Казахи трактор свой завели. Гусеницами подступы к своей заготовке обминают, лопатами тра­ ву секут... Тут и выскочила на них лосишка с двумя лосятами. Увидела людей — да назад. А там огонь... Она опять поворот! Люди расступились... Проско­ чила она с одним теленком, а второго не видать. Стали разыскивать — из-под самого огня почти выхватили. Лежит он — глазки напуганные, и всей шерсткой своей сотрясается. Нога у него повреждена оказалась. Не то сам в суматоху обо что стукнулся, не то матка на повороте копытом пришибла. Что со зверяткой делать? Подогнали казахи телегу, положи­ ли его на соломку, припутали вожжами, чтобы не ускочил, и повезли в поселок. Дней восемь он пролежал — полегчало ноге. Вставать стал. Запри- ступал на нее полегоньку. Поили его коровьим молоком. Нальют в бутыл­ ку, соску на горлышко натянут — и чмокай, Кырмурын. Кырмурыном его прозвали, горбоносый значит по-нашему. Ребятишки не отходят от него: гот бутылку молока тащит, другой,— в диковинку он им. Через месяц но­ га у него совсем отошла. Такой резвый сделался, такой балун — и старо­ го, и малого распотешит. В средине лета стал он осиновые да ивовые пру­ тики подъедать. Уйдет к болоту, поест там, и в поселок, на отдых. Приля­ жет где-нибудь в тенечек — поспит. Пить захочет — в лошадиной колоде вода. После этого играть начнет. В беги с ребятишками забегать. Те, значит, кинутся всей гурьбой в одну сторону, порядочно уж отбегут — он им вслед смотрит. Потом заперебирает, заперебирает ушками да как вскозлится со всех четырех! И моментом ребятишек обгонит.. И вперед уйдет. Они завернутся, и он завернется. Забава детворе! Хохочут, гомо­ нят... И вприсядку, и вприпрыжку пойдут. А Кырмурын остановится и тоже вроде присмеивается: нижней губой — шевель-шевель... хохоту на поляне гуще. Другой способ: бирьку вздирать начнет. В гармошку собе­ рет ее, ноздри раздует, а зубы наголе окажутся. Улыбнулся, вроде... Ребя­ тишки попадают на траву, пятками по земле колотят: Вай-еченьки!..— г'ричат.— Сдаемся, Кырмурын! Не смеши больше... Галимов внучек, Ермек,— ему тогда третий годик шел,— этот все до­ рывался верхом на нем покататься. — Посади меня! — деда просит. Галим не соглашается. — Нельзя...— говорит.— Хребетик у него еще тоненький. Повредить можно.