Сибирские огни, 1962, № 3

— Рассердился на меня дразнило... Пять лет они собственных детеР не выводили — все меня вскармливали. Я уж в ум стал входить... Приме­ чаю, что скворец частенько по заплечью у меня шарится. А когда и ни­ же спустится. Раз так-то полазил и давай меня честить! И такой-то я, и сякой... «Мы со скворчихой, — кричит, — недопиваем, недоедаем, ни дня. ни ночи покою не знаем, у меня уж и темечки поседели через твою нена­ сытную утробу, а у тебя ни крыла, ни хвоста не растет!.. Прочь из моегс* дупла, поросенок неблагополучный!» Ну и опять давай они скворцов со всего леса сзывать. Я к той поре толстый стал. Еле-то еле совладали они вытащить меня. Добрался я после того до вашей Веселой Гривы и стал тут жить. А поскольку выпал» мне судьба в лесу воспитаться — пошел я работать лесником. Так-то вот •— А скворца ты, дедо, после того видел?, •— А как же?.. Частенько видаемся. Он уж теперь не сердится. Я еще от дупла, кто знает где копошусь, иду, а он кричит мне навстречу. «Здрастуй, Беррестышко!» При этом в такую дудочку губы сведет и до того чудно под скворчи ное горлышко подделается, что ребятишки неделю после чивирикать н» разные голоса будут это его — «Здрррастуй, Берррестышко». Застанет, бывало, Берестышко кого-нибудь за самовольной порубкой в лесу, по ручке с лесонарушителем поздоровается, глазок свой в него вон вит и спросит: — Значит, посиротил земельку? — Какую земельку? — вроде не понимает лесонарушитель. — А*на которой живешь, голубок! — Дык... Дак... Кузьма Лексеич... Оно самое... — запереминает язык нарушитель, — нужда, во-первых, а во-вторых, подумалось, лес по дере­ ву не плачет... Как и море по щуке. — Про море я тебе не скажу, — насторожит палец Берестышко, — ь про лес ты, голубок, врешь! Плачет он... А коли надобность, ты бы меня спросил. Срубил бы ты лесину — я бы тебе спасибо сказал. Да еще денеж ку в лесничестве для тебя выпросил бы. Вон ее, санитарной рубки сколь­ ко! Подальше только ехать надо. Это он так разговаривает с тем, кто по неразумению топору волю дал. Который же постоянно в лесах пакостит, с тем у него другой разговор на­ ходится. Опять же по ручке поздоровается, химический карандаш из кар мана доставать начнет. Тут же форменную бумагу составит: — Распишись, голубок! — предлагает. «Голубок» и заворкует. На всякие выверты... Уговаривать Берестыш ку начнет: — Стоит ли нам грех заводить, Кузьма Лексеич? Ды нам с тобою доб ­ ра не пережить! Давай уж как-нибудь, ладком-рядком это дело согласим Ну, и тут кабанчика Берестышке обещать зачнет. Или овцу. Кто. опять, овчинами на полушубок его соблазняет. Только зря это! Берестышко высоко свою службу понимал: — Я, — скажет, — милки мои, не вам и не начальству служу. Я ва шиы внукам служу да красоте Земли еще. А чаще так говорил: — У тебя одна мать, а у меня две... — Как, то-ись, две? — заудивляется порубщик.— Ты все притчами Кузьма Лексеич, говоришь. — А вот и не притчами! Ты до сивой кудри дожил, а она тебе и не- в приметку, вторая-то мать... Земля-то зеленая... И тут к такому разговору подойдет... Родная мать, мол, песенки над твоей колыбелькой пела, сладким мо­