Сибирские огни, 1962, № 3
— Неправильно будет. Я вот, например, не смелый, я лягушек и пау ков боюсь,— сказал Лёха-москвич, не улыбаясь, но левый глаз его под смеивался. — Песчаный остров,— предложил старший второй смены, толстый, медлительный Жумабай Суратаев.— Что, неправильно? — Придумал тоже! — негодующе воскликнул Боря.— Сплошная проза! Зина по-прежнему стояла у иллюминатора. Ей хотелось приложить ладони к пылавшим щекам, но она боялась сделать это: всем будет по нятно, что она сейчас переживает. Смеяться не будут, нет! Бережно и строго относятся ребята к ее чувству, не позволяют себе лишнего слова, ни даже легкого намека. Один Лёшка вечно подсмеивается. Вот и сейчас, какое название острову придумал! А ведь он прав. Здесь, на этом неуют ном островке, она впервые узнала счастливое душевное смятение. Жизнь и радость для нее одно и то же, и радостной была ее любовь к Юрию, чистая, нераздумывающая, первая любовь. Лёшка, может быть, и прав, но нельзя же называть остров так, как он предлагает. Зина смотрела в иллюминатор и ничего не замечала. Она упорно ду мала: покраснеет она снова или не покраснеет, когда вернется к столу, к ребятам? И вдруг увидела блещущий солнцем залив и потопленные ко рабли, оградившие островок от морских волн.- — Ребята,— быстро обернулась она,— Остров Потопленных Ко раблей! Как? Галдевшие ребята смолкли. Лёха-москвич пожевал губами, будто пробуя на вкус, затем сказал серьезно: — Тут что-то есть. — Есть что-то... похоронное,— поморщился Коляструк. — Пиши, Зина! — решительно протянул бригадир девушке буровой журнал.— Пиши: Остров Потопленных Кораблей! 3 В это жаркое утро в кают-компании засиделись после завтрака ре бята подсменных вахт Коляструка и Суратаева. Третья смена Никиты Редькина была на вахте, на вышке. За столом сидел и бригадир. Зина была на буровой, брала керн. Завтрак был давно съеден, можно было и расходиться, но не умолкал веселый, громкий и по*молодому чуточку самонадеянный разговор. Лёха- москвич, склонившись над стоявшим на полу керновым ящиком, мял в пальцах комок цветной глины. — «Клянусь я первым днем творенья», в этой гл'ине есть битум! Нефтью пахнет! — нюхал он с удовольствием глину. А Боря Горленко торжествующе показывал всем темный слоистый камень, напоминавший гнилое дерево: — А это вы видели? Горючий сланец! Признак нефтяного место рождения! — Косвенный признак,— осторожно поправил его Жагор.— А что старшие смены скажут? Старшие смены не ответили. Суратаев, разомлев от жары и сытной еды, дремал на диване. Коляструк с самого начала разговора хмуро, не понятно отмалчивался, а сейчас, не ответив Жагору, потянулся к пате фону. — Брось, Юра, надоело,— поморщился бригадир,— С утра до вече ра одно и то же крутим, как верблюд на чигире. Юрий демонстративно хлопнул крышкой патефона и пошел к «гру ше». Ударил крепко раз, другой, и о чем-то задумался, обняв «грушу».
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2