Сибирские огни, 1962, № 3

У организаторов журнала оказались заботливые, умные, беспокойные преем­ ники с добрым сердцем. Это были люди, до самозабвения влюбленные в литера­ турное дело. Б а ш л ы к _Х.каждого слова — своя судьба. Одни слова живут тысячелетия, верно слу­ жа народу; другие — слова-ублюдки — напрасно рождаются и никого не радуют; *ретьи — умирают естественной смертью. Мне хочется вспомнить емкое слово «башлык», перекочевавшее к нам из тюрских языков и бытовавшее в Сибири несколько столетий. Я говорю не о сукон­ ном капюшоне с длинными и широкими вязками, какой еще на моей памяти но­ сили в зимнюю непогоду русские солдаты.. Я имею в виду человека. Башлык — голова, начальник, атаман. Башлыком называли старшего в рыболовной артели, по-современному — это бригадир. Была поговорка; по башлыку и улов! С хорошим башлыком артель всегда преуспевала. Таким башлыком в литературной жизни Сибири двадцатых годов был Вла­ димир Яковлевич Зазубрин, талантливый автор первого советского романа «Два мира». В Сибири оказался в годы гражданской войны. Был мобилизован в колчаков­ скую армию и некоторое время носил погоны подпоручика. Осенью 1919 года пе­ решел на сторону Красной Армии. В 1920 году, под свежими впечатлениями го­ рячей схватки, он написал в Канске свой роман «Два мира». В этом же городе чи­ тал лекции в партийной школе. А затем в Иркутске редактировал армейскую га­ зету «Красный стрелок». Только в 1923 году Пуарм 5-й согласился отпустить его, и он переселился в Новониколаевск (Новосибирск), стал преемником Л. Сейфул- линой на посту секретаря журнала «Сибирские огни». Но Владимир Яковлевич был больше, чем секретарь. Он являлся душой журнала, тем работящим конем, который вез весь огромный воз. Он один управ­ лялся с отделами художественной прозы и очерка, которые занимали две трети журнала. Ему приходилось читать груды рукописей. Работу редакторов он удач­ но сравнивал с трудом терпеливых старателей, «изо дня в день моющих на редак­ ционной бутаре тяжелый песок рукописей для того, чтобы намыть на очередной номер две-три крупинки металла, который не всегда бывает золотом». И он на­ ходил время писать авторам длинные товарищеские, ласковые письма с множест­ вом дельных замечаний и советов. Буквы у него были угловатые, строчки иной раз сваливались в угол бланка. Копий в редакции не оставалось, и жаль, что не сохранились эти интересные письма. Он был высокий, поджарый, лицо крупное, обложенное смолевой бородой, во­ лосы тоже черные, редкие, как черемуховый куст, обронивший листву. Никто не верил, что ему нет тридцати лет ,— он выглядел, по меньшей мере, сорокапяти­ летним, умудренным жизненным опытом. Свое мнение высказывал резко и прямо. Щеки у него казались холеными, как у девушки. А когда он сердился или волновался, вмиг становился пунцовым. Говорил медленно, четко, по-волжски приятно окая и как бы расставляя слова по полочкам. Впервые я пришел к нему в редакцию в конце 1923 года, принес маленький рассказ о природе. С детства я восхищался косачиными токами и попробовал опи­ сать это веселое, буйное — до шумных схваток — птичье гульбищё. Прочитав мое первое сочинение, Владимир Яковлевич заговорил об Аксакове: великий знаток арироды и большой художник описал косачиные тока. Зачем же повторять? Я чуть не ахнул от удивления: об Аксакове слышал впервые. — Да-а,— Владимир Яковлевич задумчиво почесал в бороде.— Кое-что у вас тут есть, кое-какие свои наблюдения, но... Давайте-ка лучше о людях. И через неделю я принес рассказ о каких-то проделках (теперь уже не пом­ аю) жадного кулака. — Уже написали? — удивился Владимир Яковлевич.— Видать, мало сидели яад бумагой. А есть хорошая поговорка: в каждом гении только десять процентов гения, а девяносто — потения! Даже у гениев так! Попотеть бы надо побольше. Когда я пришел, чтобы справиться о судьбе рассказа, он положил мою ру­ копись на стол и, разведя руками, спросил с обидой в голосе за мою неудачу: — Ну, зачем так?.. Взял и сразу приклеил своему герою ярлык: «Мошенник, негодяй». И мне про этого человека уже читать становится неинтересно... Я ходил с рукописями в редакцию журнала целый год. Потом, когда уезжал «з Новосибирска, взыскательный редактор осторожно подбодрил: —- Присылай с Алтая... Может быть, и получится... Надежды, говорят, юно­ шу питают... Глеб Михайлович Пушкарев в воспоминаниях о Л. Сейфуллиной описал стол,