Сибирские огни, 1962, № 3

цию Ленинградского отделения Союза советских писателей. Вся та огромная работа по собиранию произведений на­ родного творчества, которая разверну­ лась в нашей стране после I съезда пи­ сателей в 1934 году, проходила при его активном участии. Можно сказать и боль­ ше — именно М. Азадовский вместе с Ю. М. Соколовым способствовал тому, что это дело приняло столь широкий об­ щественный размах. Собственно научная работа профес­ сора Азадовского тесно связана с его де­ ятельностью практика-собирателя. Уже его предисловия к своим книгам обрати­ ли на себя внимание специалистов. Там были даны такие полные, такие многосто­ ронние характеристики исполнителей, равных которым немного найдется в рус­ ской и мировой науке. Но дело не толь­ ко в этих характеристиках, в исключи­ тельно обстоятельных историко-культур­ ных комментариях и в удачных рекон­ струкциях местных фольклорных тради­ ций и особенностей. Здесь ставил и на своем материале (обычно сибирском) ре­ шал автор и общетеоретические пробле­ мы. И до Азадовского случалось иногда, что ■от одних и тех же сказителей делались повторные записи через несколько лет. Но именно он придал методу повторной записи принципиальное значение. С его помощью Марк Константинович показал текучее гь, изменяемость фольклорных текстов, то есть доказал, что фольклор —не только пережиточное явление дав­ них эпох, но и факт живого, современ­ ного творчества исполнителей. «Сказка, — писал он, — никогда не бывает застывшей, неподвижной; ее но­ сители — сказочники — не простые пе­ редатчики, но рассказчики-творцы; они беспрерывно по-новому формируют ста­ рый материал и умеют сочетать его с те­ мами самой жгучей современности». Именно поэтому, в отличие от боль­ шинства фольклористов, Азадовский стремился к изучению фольклора как искусства. «Разумеется, — писал он,— этнографические факты занимают важ­ ное место в так называемой народной словесности, и их нельзя игнорировать при всестороннем ее изучении, но еще более неправильно сводить всю устную поэзию к бытовому содержанию, не оце­ нивая ни ее художественной структуры, ни личного творчества ее носителей». Более поздняя формулировка этого же утверждения на долгие годы стала символом веры большинства советских исследователей: «Мы разрываем с без­ личной этнографией и входим в круг ма- стеров-художников, в круг деятелей ис­ кусств, где общая коллективная работа отмечена печатью создающих и ведущих ее ярких художественных индивидуаль­ ностей». Если говорить о своеобразии школы Азадовского, то его следует искать не столько в постановке проблемы индиви­ дуальности в фольклоре (эта проблема возникала и в трудах его современников и предшественников), сколько в самом подходе к словесньгм произведениям на­ родного творчества именно как к про­ изведениям искусства, в значительном сближении методов изучения фольклора и литературы, в сближении фольклори­ стики и общего литературоведения, а также в широкой и исторически обус­ ловленной постановке проблемы взаимо­ отношений литературы и фольклора и— не в связи ли с последним? — в особом внимании к вопросам историографии. Уже в XIX веке были известны факты проникновения в фольклор произведе­ ний письменной литературы. Так, о фольклорной жизни пушкинской «Чер­ ной шали» Н. Полевой писал еще в двад­ цатых годах прошлого столетия. Однако только XX век во весь рост поставил перед учеными вопрос о связи фолькло­ ра и литературы. Нужно сказать, что старая академическая наука так и не смогла дать общего верного ответа на этот вопрос — ни с точки зрения влия­ ния литературы на фольклор, ни с точ­ ки зрения воздействия фольклора на ли­ тературу. И это объясняется не столько тогдашней недостаточной осведомлен­ ностью о фактах, сколько реакционно­ стью позиций исследователей, не верив­ ших в творческую самостоятельность на­ рода, видевших не в народе, а в господ­ ствующих классах движущую силу ис­ тории. Ряд блестящих работ М. Азадовского, написанных с привлечением огромного количества новых материалов, а глав­ ное, на основе новой научной методоло­ гии, существенным образом способство­ вали решению этих важных и сложных проблем. Исключительный интерес представля­ ет его статья «Сказительство и книга», где рассматривается вопрос о влиянии литературы на фольклор. Выводы, сде­ ланные автором, сохраняют все свое зна­ чение и сегодня. Вкратце они сводятся к трем основ­ ным положениям: «во-первых, неграмот­ ность ни в коем случае не является обя­ зательным условием подлинного скази- тельства; во-вторых, грамотность не только не служит разрушающим факто­ ром, болезненно вторгающимся в сферу сказительства, но, в-третьих, служит подчас новым и творческим источником последнего». Автор предупреждает исследователей о том, что книга в народном искусстве играет большую роль, чем это обычно предполагают1. Вместе с тем, ученый не делает отсюда реакционного вывода о творческом бессилии народа. Очень по­ учительны суждения М. Азадовского о судьбах народного творчества. 1 Этой же теме посвящен ненапечатанный этюд М. Азадовского «Крестьяне-библиофилы».