Сибирские огни, 1962, № 3

— Но, кстати, знаете ли вы, что По­ левой был первым в XIX веке собирате­ лем сибирских былин? Полевой вырос в Сибири, он ученик известного краеведа Словцова... — И дальше речь шла о Словцове, об Авдеевой, сестре Полево­ го, тоже собиравшей сибирский фольк­ лор, и так далее и так далее. А в другой раз это «кстати» могло увести нас к декабристам или к Языко­ ву, к Грибоедову или даже к Маршаку, с которым он бь 1 л знаком много лет. Для студентов-первокурсников, толь­ ко что вернувшихся с войны, его лекции были сложны, хотя, увлекшись, он гово­ рил очень занимательно. Но мне понятно теперь, почему на его лекции постоянно приходили аспиранты. Ведь в эти годы Марк Константинович снова возвращал­ ся к законченной вчерне «Истории рус­ ской фольклористики». Он был полон фактов — забытых, малоизвестных или вообще никому не известных, и щедро делился ими со всеми. Была в его лекциях и другая сторона, которая тоже не сразу открылась нам,— , это стройная и целостная концепция, впервые охватившая весь предмет на­ уки, рассматривавшая его с последова­ тельно материалистических позиций, с позиций историзма. Я не знаю, как мне довести до читате­ ля ту удивительную атмосферу товари­ щества и подлинной любви к науке, ко­ торая царила на нашем послевоенном фольклорном семйнаре в Ленинградском университете. Здесь были и зеленые первокурсники и аспиранты, поседевшие в годы Финской и Отечественной войн. Но все были равны в этом маленьком и уютном кабинете на втором этаже. Про­ фессор, входя сюда, не шел, как обычно бывает, к своему столу, а подходил к каждому из нас, здоровался за руку, ко- му-то задавал два-три вопроса, для кого- то доставал заранее приготовленные библиографические карточки, с кем-то щутил. Мы, студенты, если хотели, мог­ ли курить, могли затеять спор и вовлечь в него всех. Марк Константинович ста­ рался вести дело так, чтобы мы чувство­ вали себя не школярами, которым пола­ гается что-то учить, сдавать какие-то эк­ замены, а работниками науки, призван­ ными решить еще не решенные пробле­ мы. III Наука в его изложении была очень нужным и очень интересным делом. Он ненавидел догматизм и говорил о вечно изменяющихся истинах, о непрерывном движении науки в процессе познания ее тайн. В послереволюционные годы, когда марксистская методология для многих ученых была еще внове, общественные дисциплины охватила повальная болезнь вульгарного социологизма. К чести профессора Азадовского на­ до сказать, что он в числе очень немно-, гих исследователей остался в стороне от этих неистовых попыток свести все и вся в искусстве к грубым социологиче­ ских схемам. Еще в 1932 году вместе с Н. П. Андреевым и А. М. Астаховой ов выступил против группы последователей Н. Я. Марра, решившихся весь фольк-, лор объявить пережитком древнего ми­ фотворчества. В 1933 году А. М. Смирнов-Кутачев- ский выпустил исследование «Кадриль-' ные песни», где пытался доказать, что в кадрили «под завуалированной эстетиче-. ской внешностью танца развертывается самая утонченная классовая борьба». М. Азадовский на двух страничках своей, рецензии буквально разгромил эту ра­ боту. Нужно «решительно возражать против тех методов, которыми автор до­ казывает и развивает свои тезисы, — пи-- сал он. — Нельзя так легко играть тер-, минами: диалектика, классовая борьба к- т. д. Утвержденье, что третья фигур»! кадрили — «синтез тезиса и антитези­ са» двух первых фигур, — трудно чи-, тать без улыбки». Прекрасно чувствуя эстетическую пре­ лесть каждого подлинно художественно­ го произведения, М. Азадовский, естест­ венно, был далек и от формалистов, обе­ сцветивших национальные «краски искус­ ства, видевших в любом произведении лишь его схему, проходящую сквозь ве ка и толщи народов. Говорить об Азадовском-ученом, пожа­ луй, труднее всего: слишком уж широк его диапазон, безграничен, кажется, круг проблем, затронутых в трехстах пятидесяти его печатных работах. Основные его интересы лежали в об­ ласти фольклора, фольклористики и ис­ тории русской литературы XIX века. Марк Константинович был серьезным теоретиком фольклора и, безусловно, наиболее выдающимся историографом. Но не меньшее значение имела и его многолетняя деятельность практика-со­ бирателя. Даже если бы Азадовский не- опубликовал ничего, кроме своих запи­ сей, имя его заняло бы видное место ь истории русской фольклористики. «Ленские причитания» (1922), «Сказ­ ки Верхнеленского края» (1925), «Сказ ки из разных мест Сибири» (1929), соб­ ранные его учениками и изданные пой . его редакцией и с его предисловием, «Русская сказка. Избранные мастера»- (1932), «Сказки Магая» (1940) и по каче­ ству записей, и по принципам издания, и по научному уровню комментариев дав но уже стали классическими. Не случай­ но почти все они много раз переиздава­ лись (что с фольклорными текстами слу­ чается крайне редко) и вызвали значи­ тельный интерес и большое количество откликов в странах Западной Европы. Напомню при этом, что в названные здесь книги вошло не более половины, материалов, которые были собраны уче*