Сибирские огни, 1962, № 3

По специальному решению правитель- тва в марте 1942 года М. Азадовского вместе с другими крупнейшими ленин- радскими учеными переправили через фронт на самолёте. Все бросил он в сво­ ей квартире — только рукопись «Исто­ рия фольклористики» да «Указатель сказочных сюжетов» Н. П. Андреева ззял с собой. Прошло немного времени — Марк Константинович, еще далеко не оправив­ шийся после голода, снова работает. По­ селившись в Иркутске, он занимается со студентами университета и педагогиче­ ского института, читает публичные лек­ ции и научные доклады. Особенно боль­ шой общественный резонанс имели его доклады: «Задачи историко-филологиче­ ских изучений в дни Великой Отечест­ венной войны», «Значение фольклора в деле патриотического воспитания уча­ щихся», «Народное творчество— орудие яоспитания масс», «Итоги советской фольклористики за 25 лет». По предло­ жению ученого при Иркутском универ- :итете было создано Общество истории, литературы, языка и этнографии (он же стал и его первым председателем). В марте 1943 года по инициативе Азадовского силами названного Общест­ ва в Иркутске была проведена важная конференция фольклористов и сказите­ лей Сибири, имевшая, по существу, все­ союзный характер. Член Союза советских писателей с мо­ мента его основания, он принимает ак­ тивное участие в работе местного отде­ ления Союза, входит в состав редкол­ легии альманаха «Новая Сибирь», позд­ нее возобновляет давнюю дружбу с «Си­ бирскими огнями» (где он печатается с 1925 года), сотрудничает в альманахе <Забайкалье» и других сибирских изда­ ниях. Он выезжает в Москву, в Улан- Удэ, много занимается иркутским теат­ ром — везде его ждут как желанного гостя, друга, опытного советчика. С годами все сильнее давала себя шать болезнь сердца. Но и тут не сло­ жил рук ученый, он просто не в состоя­ нии был так поступить, как не может человек не дышать воздухом. Слова по­ эта Анатолия Ольхона, обращенные к Азадовскому: будь таким «волей сердца своего молодым» — как нельзя лучше характеризуют его. Возвратившись в Ле­ нинград, он замышляет много новых ин­ тересных исследований. Еще в давние го­ ды была опубликована работа Марка Константиновича «Поэтика гиблого мес­ та», посвященная изображению Сибири в русской литературе. Теперь он думает записать большую обобщающую книгу <Пейзаж в русской литературе», он со­ бирается возвратиться к циклу своих ис­ кусствоведческих работ и выполнить исследование о картине «Не ждали» И. Е. Репина. Но он не только строит планы. Он публикует целую серию работ о декабри­ стах — Кюхельбекере, Рылееве, Якубо­ виче, Бестужевых, Якушине: под его редакцией и с его статьями и коммента­ риями выходят «Воспоминания» В. Ф. Раевского, «Воспоминания Бестужевых» сборник новых материалов о декабри­ стах. М. Азадовский пишет ислючитель но ценное исследование «Затерянные и утраченные произведения декабристов», являющееся в своем роде образцовым для последующих поколений филологов. Он снова обращается к родной Сибири и буквально в течение нескольких меся­ цев пишет книгу о своем давнем друге В. К. Арсеньеве. Он рецензирует мно­ жество сибирских изданий. Его имя и в эти годы встречалось не только в специ альных научных органах, но и в «Сибир­ ских огнях», в альманахе «Байкал», в «Советской этнографии» «Советской книге», «Новом мире», «Огоньке». А ведь автором всех этих мелких заметок и рецензий, блестящих статей и фунда­ ментальных, основополагающих трудов был ослабленный донельзя, похудевший шестидесятипятилетний человек. Азадовский за университетской ка­ федрой... Невысокий, бритый, не моло­ дой уже профессор. Он здоровается с на­ ми, студентами-филологами первого послевоенного набора, поздравляет с на­ чалом учебного года и, внимательно ог­ лядывая аудиторию, приветливо улы­ бается — как будто каждому в отдельно­ сти. А мы смотрим на него, европейски знаменитого ученого, уже кто-то сказал нам, что его материалы упомянул Ромен Роллан в «Очарованной душе», что его похвалил Горький. Но мы разочарова­ ны: ни осанки, ни профессорской суро­ вости во взгляде голубых, немного уже выцветших глаз — наоборот, в них ви­ дится нам какая-то веселая усмешка, лукавинка, что-то совсем не связанное с нашим представлением о высокой науке; голос тихий, с хрипотцой, оставшейся по­ сле тяжелой болезни горла. Все буднично, очень уж просто, нам каж ется .' И слова обычные. В нем нет никакой рисовки, никакого желания бить на внешний эффект. — Мы, товарищи, будем изучать с вами поэтическое творчество нашего на­ рода... курс рассчитан... включает в себя разделы ... Профессор нагнулся к кафедре и го­ ворит, не отрываясь от своих каких-то бумажек, лишь изредка вскидывает го­ лову на слушателей. Но вот он оставил бумажки, сошел с кафедры и сказал: — Кстати... И тут началось. Я уж не помню сей­ час, что именно было сказано вслед за этим первым «кстати», но прекрасно по­ мню вообще ход этих лекций, где фено менальные знания поистине затопляли лектора. Предположим, он начинал речь о фольклоризме Пушкина, и рано или поздно в разговоре возникало имя Поле­ вого. : .