Сибирские огни, 1962, № 3

смерти»... Как интеллигентный человек, оказался очень полезным — вел всю документацию отряда, умел работать с картой. Неоднократно просил­ ся в бой и в разведку, но командир отряда не отпускал Никодимова от себя: берег... В разгром колчаковщины все же вырвался в разведку, вме­ сте с одним товарищем и... не вернулся. Посчитали погибшим, но вскоре пришло от Никодимова письмо: сообщал, что вступил в регулярную Крас­ ную Армию. Так, мол, сошлись фронтовые дороги... Казалось, все было ясно: наш Аркадий Ильич — боевой партизан, за ­ служенный большевик-подпольщик и бывший красноармеец. Так ведь? Но почему же он... беспартийный, почему скрывает пребывание в партии, ни словом не оговорился о пребывании у колчаковцев в заключении, пар­ тизанский стаж указывает не с девятнадцатого, а с восемнадцатого года, и так далее? Понимаешь? Уральцы молчали, а тут я получил одно сообщение по своей линии: явился в органы с повинной уцелевший колчаковец, подполковник Драни- цын, бывший начальник второго отдела одного из колчаковских формиро­ ваний. Оный Драницын заявил, что больше не хочет быть врагом совет­ ской власти, и в числе прочих откровений сообщил, что в нашем районе скрывается бывший контрразведчик Рутковский Николай Николаевич. Кем работает Рутковский и под какой фамилией живет, Драницын не знал... Кроме того, подполковник сказал, что в наши Палестины выбыл на днях еще некий штабс-капитан Лихолетов. Этот субъект в свое время был другом Рутковского, надеялся встретиться с приятелем и просить у него материальной, так сказать, помощи. Я немедля послал фотографию Никодимова для предъявления рас­ каявшемуся подполковнику и тут же получил письмо уральцев. Родствен­ ники, посмотрев карточку, категорически заявили: нет, это не он, наш Аркаша! Таким образом, можно было сделать некоторые выводы. Но я медлил с арестом «Никодимова»: нужно было через него выследить и штабс-ка­ питана, которого мои люди упорно не могли обнаружить. И вдруг «Нико­ димов» утопился. Мой план полетел к черту! Понимаешь, Гоша, как обид­ но было?! — Мне сейчас еще больше обидно: ты знал, что это за фрукт, и допу­ стил, чтобы следствие пошло по ложному пути! — Ничего подобного! Должен тебе сказать со всей откровенностью: первые дни я сам верил в самоубийство. Ничего удивительного — разве не мог, охваченный интуитивным предчувствием нависшей над головой бе­ ды, Рутковский покончить со всем этим одним ударом? Примеры были. То, что наш подшефный, перед «самоубийством» сильно переменился, это заметили все окружающие. Заметил и я. Д аж е побаивался: неужели до ­ пустил где-нибудь промашку, ошибку? Такие матерые волки, живущие го­ дами начеку, очень наблюдательны... Окончательно меня убедила в симу­ ляции самоубийства марлевая повязка... — Какая повязка? В следственном материале эта деталь не фигури­ рует. — В твоем — нет. В моем — играет существенную роль. Марлевую повязку со следами сукровицы и сильным запахом керосина мои люди об­ наружили в балагане на затопленном поле, где в шести верстах отсюда состоялась тогда трагическая встреча старых друзей... — Значит, обнаруженный корсаковской милицией труп... — Штабс-капитана Лихолетова... — Здорово! И тут ты мне ничего не сказал. Все же ты скотина, 8иктор! — Зря ругаешься. Все равно: то, что ты проделал, нужно было про­ делать по чисто юридическим соображениям. Будешь спорить?