Сибирские огни, 1962, № 2
Зачем это сделал Михаил? Он не сумел бы ответить, будь д аж е у не го для ответа время. Рисоваться своей храбростью здесь было не перед кем. Ночь, глушь таежная, кругом мертво. И страх, тяжелый страх давил его все время так, что подгибались колени. Но он знал лишь одно: ни по бежать от медведя, ни упасть перед ним, чем бы это ему ни грозило, он не может. Не может — и все! Так, в неподвижности, они простояли несколько минут. Вдалеке все так же пел свою песню глухарь, теперь ему отзывался еще и второй — левее и глубже в лес; однообразно стучала капель и возились в сухой траве мыши. Медведь дышал редко, шумно. Разглядывал Михаила круг лыми, немигающими глазами, в которых, перемежаясь, вспыхивали туск лые зеленые огоньки. Потом он медленно приподнял лапу, занес ее высо ко и с размаху ударил по корню. Рявкнул коротко. Корень хрустнул и надломился. Посыпалась галька, налипшая к нему. Михаил невольно отшатнулся, сделал полшага назад, не снимая од нако руки с сучка. И настолько, насколько отступил Михаил, медведь по дался вперед. После этого они снова стояли, разглядывая друг друга. Становилось все светлее, и Михаил теперь мог различать даж е оттенки цвета шерсти на голове медведя — от темно-рыжего с проседью до густо-черного. Пу гали глаза — жестокие, ненавидящие. Лапы казались чугунными. К Михаилу постепенно вернулась способность размышлять логично и действенно. И хотя он по-прежнему знал, что больше не сдвинется с это го места назад ни на вершок и не снимет руки своей с сучка — думал те перь все время: как же ему уйти от медведя? Он вытянул левую руку и положил ее рядом с правой. Грудью подал ся вперед. Медведь заревел, заворочал головой и, как почудилось Миха илу, плюнул в него. Михаил переступил ногами, сделал навстречу малю сеньких два шага. И снова зверь отозвался на это злым ревом. Михаил насильно усмехнулся сухими, колючими губами, сглотнул по лынную горечь, обжигавшую рот. «Ну, а дальше, брат, что станем делать?» — спросил он мысленно не то себя, не то медведя. И повел глазами по сторонам. Вообще-то, капкан. Не захотел убе жать сразу, сам влез сюда, теперь, если и захочешь, — не убежишь. Сколько еще времени можно выстоять вот так? И сколько надо?.. Где-то за спиной у него, падая с высоты, тонко стучала по валежине редкая капель. Михаил не отсчитывал удары, но каждый из них нес в се бе огромное время и почему-то острой, все нарастающей болью отзывался в темени. Этих капель упало, должно быть, бесчисленное множество. Голова разболелась невыносимо. Потом уже и капли перестали стучать по валежине — обсохла ветка или уши заглохли у Михаила? — потом и боль в голове, достигнув, навер но, своего предела, стала стихать, и схлынула полынная горечь во рту — Михаил все стоял истуканом. Стоял и еще долго. И еще... Стоял спокойно, неподвижно... Медведь тоже стоял. И вдруг, пыля вокруг себя и шумно всхрапывая, затряс, заш атал остаток надломленного корня. Сбросил было — и опять положил на него лапы. Только теперь не сверху, а заж ав корень в обхват. Тяжело навалился боком, вывернув к Михаилу морду с оскаленной п а стью. Утробио поворчал, поворчал и затих. У Михаила чувство страха прошло совсем. И оттого ли, что страх теперь не давил его больше, и оттого ли, что рассвет наступал все стреми тельнее, а когда светло, в мире все становится веселее, — Михаилу захо телось выкинуть какую-нибудь совершенно необыкновенную, отчаянную
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2