Сибирские огни, 1962, № 2
Михаил поднялся и медленно побрел в глубину леса, не очень все же удаляясь от реки. В лесу царила прежняя глухая чернота. Михаил то и дело натыкался на мелкий валежник, забирался в чащи лиственничного подроста, и цеп кие, шишковатые сучья дергали его за рукава. Дымок далекого пала здесь ощущался явственнее, сильнее. Должно быть, горела сухая трава на л у гах у «Семи братьев». Земля как будто наклонилась, потянула, заставила Михаила идти быстрее. Он понял — начинается отлогий спуск к ручью, неподалеку от которого, как рассказывали ему, токуют глухари. Он вышел из дому, при думав цель: па глухариный ток. Едва оставив поселок у себя за спиной, он сразу же забыл об этой цели. Больше того, он не хотел идти на ток. Не хотел — и все-таки пришел! Где-то вдали тонко защ елкала сухая ветка, точно бы медленно лома ясь под чьей-то тяжестью. Щелкнула мертво три-четыре раза и вдруг на полнилась, налилась необоримой жизненной силой, из ветки превратила^ в птицу. «Тэк, тэк, тэк, тентэррек, чиричжи, чиричжи!» — тихо и оттого осо бенно обжигающе своей внутренней страстностью катились в вершинах деревьев далекие трели,- Михаил слушал эту жаркую, прерывистую песню^юбви впервые, :лушал, растроганный и удивленный, и ему делалось страшно: как можно убивать глухаря на току, убивать именно в тот момент, когда он поет :вою нежную песню! Будь двустволка у него за плечами, Михаил с отвращением снял бы ее и бросил. Теперь он стоял удовлетворенный тем, что никакая опасность глухарю не грозит. Он помнил наставления опытных охотников. Скрадывать глухаря на до под песню. Прыгнул три раза — и замри. Жди, когда снова он начнет рассыпать свои негромкие трели. И Михаилу захотелось проделать все это. Захотелось подобраться к птице вплотную, разглядеть живую, бес печную. И уйти, не спугнув ее, как ушел он недавно от радостного смеха Максима и песен Женьки Ребезовой. Михаил внимательно вслушался. Тонкая глухариная трель доноси лась издалека, скорее всего с той стороны ручья. Там рос веселый, чистый сосняк. А глухари любят, токуя, видеть цветенье зари, встречать самые первые лучи солнца. До ручья еще далеко и, значит, можно идти пока не таясь, только держа верное направление. Но чем ниже спускался Михаил к ручью, невидимому в ночи, тем сл а бее и реже он улавливал песню глухаря. Несколько раз ему даже казалось, что птица перелетела — поет где-то сбоку. А может быть, это другой глу харь? Или сам он впотьмах слепо кружится на одном месте? Путь Михаилу перегородила толстая валежина, зависшая над зем лей так , что и поднырнуть под нее было нельзя, и перелезть через верх трудно — мешали рогато выставившиеся вперед сухие сучья. А слева, там, где высоко дыбились вывернутые вместе с землей корни дерева, и справа, где широко ветвилась его крона — росла невообразимо густая чаща. И лучше уж было вскарабкаться на валежину, чем продираться сквозь колючки, надоевшие Михаилу до чертиков. Он положил на шершавую кору сосны, будто коню на спину, ладони, чуть-чуть присел и хотел Посильнее оттолкнуться правой ногой, чтобы ззять препятствие с первого раза, присел — и замер, сам не зная почему. Ему вдруг почудилось, что по ту сторону валежины, у корней, кто-то есть л ждет недобро и молчаливо, когда он, Михаил, спрыгнет на землю.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2