Сибирские огни, 1962, № 2

Эх, жаль , нет ружья с собой, полоснуть у них над головами дуплетом? Вот бы взвились!» — Жень, а Жень, ну до чего ж я тебя люблю,— дрожащим голосом в темноте бормотал Максим. — А ты, Жень? — Десять раз говорила. — Еще скажи. Сто раз скажи... Говори все время!.. Ребезова прошептала что-то совсем почти неслышное. Потом вздох­ нула, и они поцеловались. Михаилу стало неловко, горячая кровь ударила в лицо, потяжелели пальцы рук. Он теперь уже не помышлял, как напу­ гать Максима. Теперь это было бы низко, постыдно и оскорбительно. Он думал, как ему отойти назад незаметно. Думал, и все ж е не мог сделать первого шага, оторвать ног от земли. А Максим все тем же вздрагивающим голосом говорил: — Жень, я написал маме: домой теперь я не приеду. Останусь здесь. Насовсем. — Я не просила тебя. — Все одно! Понял сам... И они снова поцеловались, захлебываясь тихим смехом. У Михаила ноги словно вросли в мох, не подчинялись ему. Он не хо­ тел подслушивать, но он слушал, он слышал все. — Жень, погляди, небо какое черное! А над костром еще чернее. Ты не знаешь, куда свет от огня уходит? Горит, горит костер, а свету в нем все одинаково. — В книге читала я... — Не надо, как в книге... Там про другой свет... Жень! А ты краси­ вая какая! Повернись лицом, Жень! На небе их нет, а в глазах у тебя звездочки отражаются. Откуда они? С неба к тебе перешли? Или свои, . изнутри светятся? Ты не знаешь, почему у тебя волосы хлебной корочкой пахнут? Жень! Ты — хлеб мой! — Не сгрызи, — сказала Ж енька устало. И они поцеловались. • — Ты — как белочка! Гибкая. Жень! Зубы у тебя совсем, как у бе­ лочки, острые. Дай еще заглянуть в глаза? Днем я боюсь. И платок от­ кинь, совсем откинь. Помнишь, зимой, тогда?.. Волосы у тебя, как волна весенняя — теплые, легкие. Пальцы мои будто лодочки по ним плывут. Не потопи их... Не потопи... Жень! Ну скажи чего-нибудь? Голос твой хо­ чу послушать. Спой! Ну? Спой!.. — Дурачишка ты, дурачишка, — отозвалась Ж енька . И Михаил уди­ вился, какой мягкий, воркующий голос стал у нее. — Ты все говоришь, говоришь, а я ведь ничего не слушаю. В сон кидает меня. Дай плечо... Пусть ветерком ночным понесет меня, как сухой листок... Закружит... Она выговорила что-то еще, такое, чего Михаил не расслышал. А по­ том запела . Тихонечко. В лесу зазвенела словно бы тонкая, невидимая струна: Любовь, любовь... Гляжу в окно, Жду У другого берега... Любовь сама стучит давно, Пришла — беды наделала... Пропела, помолчала и засмеялась. — Не вышло сразу. Какой — «беды»? И не гладко поется. — Нет, гладко, — с непоколебимым убеждением проговорил М ак­ сим .— А «беда» — хорошо. Знаешь, беда — это когда душу всю взворо­ шило, когда бьется она беспокойная, как мотылек у огня... — Мотыльки сгорают...