Сибирские огни, 1962, № 2

Крестовый дом. Обыкновенный, бревенчатый, посредине дома — круг­ лые лбы бревен от завалинки до карниза. Это и есть граница между му­ жем и женой. Как в сказке: жили-были муж да жена, пробежала между ними черная кошка, махнула хвостом, и образовалась бревенчатая гра ­ ница. Нет, граница, наверное, накатывалась временем по бревнышку, по­ ка не поднялась под самую крышу. С одной стороны в улицу три окошка со ставнями и с, другой — три окошка. На стороне мужа ставни распах­ нуты, в окнах темно. На половине жены — ставни закрыты и свет проби­ вается тоненькими ручейками через щели. Гутя прошла к новому крыльцу. На отгороженной половине двора видна стаюшка для коровы, сметанное сено и поленница березовых дров. Из холодных сеней — войлоком обитая дверь. Все обычное. Но почему я так волнуюсь? Что за чувство воскресло в моем сердце? Былое опьянение близостью юной Гути? Или жгучая тоска, когда я ее потерял? Или совсем другое... Огонек, мелькающий в ночном окошке... Что представляет из себя тот огонек? Что в нем? С улицы смотришь, и хочется, чтобы крохотное пламя всегда светило тебе... Нога из мрака и холода — в жилье, к неестественно белому свету. Теплом обдало лицо, и я сразу резко увидел Августу Петровну в коричне­ вой теплой пушистой кофте. — А! — вскрикнула Гутя-мама.— Вот и мой необыкновенный вклад ­ чик! Очень, очень рада! Здравствуйте, путешественник. Рука у Гути-мамы горячая. — Принят мой вклад? — спрашиваю. — Знаете, я подумала, что сберкассы сохранятся и при коммунизме для таких вот вкладов, как ваш. Очень нужный вклад. Ты знаешь, Гутя... И Августа Петровна, улыбаясь, рассказала дочери о моем вкладе в Харламовскую сберкассу. Потом она попросила дочь подогреть самовар— угли в ведре, щепки возле плиты. Я определил свое тяжелое пальто на вешалку. И огляделся. Слева шифоньер с зеркальной дверцей, узорчатый ко­ вер под ногами, сиреневая ситцевая занавеска, за которой стояла у внут­ ренней стенки узкая кровать, буфет в переднем углу, два ¿окна во двор и между окнами в простенке большое трюмо в черной раме, занавешенная плита справа, стол у стены с грудою книг, еще одна полка с книгами под потолок. И во всем порядок, слаженность. — Что там натворил Вовка? — спросила мать у дочери. — Мария наговорила? * — Ты знаешь, что на педсовете поставлен вопрос об исключении Вовки из школы? — Еще бы! — Что же ты думаешь? — Не беспокойся, мама. Я прекрасно все понимаю. Я сама пойду на педсовет. Вместо Вовкиных родителей. Легче всего отправить куда- нибудь... — Нельзя так, Гутя. Ты не веришь учителям... Они тоже... — Еще бы верить! Если моя мать не выдержала и ушла из школы! Августа Петровна быстро взглянула на меня, прошла к письменному столу, что-то там поискала и, не оглядываясь, ответила: — Знаешь ли ты, что такое усталость?! Д ай бог тебе ее не знать. Ни ­ когда. Я убеждена, человек должен менять профессию, если он почувст­ вует усталость на какой-то работе. Я устала!.. Очень. А чтобы работать учительницей, надо быть всегда энергичной, бодрой и в хорошем настро­ ении. Разве можно портить настроение детям?.. Я услышал, как стукнула сенная дверь. А мать и дочь переглянулись.