Сибирские огни, 1962, № 2
ло за лекарствами да бинтами, а на обратном пути в Нарву, глядь, р а з ведка белых. Конные с шашками. Я и пикнуть не успела, как меня окру тили. Привезли на станцию Камарчагу в штаб ихний, а тут у них какая-то перестановка шла. К полковнику подвели меня, что вот, мол, так и так, красную сцапали. А у него, видно, голова не тем была занята. Глянул на меня через плечо, а я, от страха или как, такой «Пелагеюшкой» выгляде ла, что у полковника губы перекосились: «Красная? — орет. — Эта дев ка красная? Д а она, говорит, сопливая, а не красная. Дайте, говорит, по шее, и чтобы духу ее не было в Камарчаге!» Вот радость-то. Толкнул ме ня кто-то в спину: «Иди», — я и помелась, ног под собой не чуяла, истин ный бог. Страшнее всех боев пережила этот случай. Вот и подумай: на какой ниточке, другой раз, держится жизнь. Не зря говорят: «Был на во лосок от смерти». Вот и мне довелось висеть на таком волоске. — Вы и чёрез тайгу шли из Степного Баджея в Урянхай? — Как же иначе? Шла и за ранеными ухаживала. Трудный переход был. Ох, какой тяжелый! Думала, сгинем. Белый генерал, не помню ф а милию, загодя оповестил Колчака, что партизаны Степного Б ад жея начисто все разбиты, а часть из них, мол, погибель нашла в тайге. Оно так: диву даюсь, как выжили? То продукты кончились, то гнус изво дил, то раненые помирали, то полыхнул пожарище — тайга занялась. Ог- нем-полымем. Думали — сгорим и следов не останется. Ничего, проби лись через тайгу и сразу кинулись на белых, врасплох, среди ночи. Сколь ко орудий захватили, винтовок, патронов, продовольствия, не счесть! Тут и пошли ходом на Урянхай -— не удержать. Я и в разведку хаживала по минусинской окружности, и у беляков в тылу побывала. Одно слово — партизанство. Я слушаю старушку — ее неторопливый, тихий голос, и хочу как-то увидеть через облик матери ее непутевого сына, Гешку. Если он в мать, с ее постоянством и верностью, то как же он мог бросить на произвол судьбы Гутю с ребенком? Прошу рассказать что-нибудь про бои в Нарве. — Ничего не скажу, товарищ. Может, в газету будете писать, а я на зову и перевру. Стыдобушка выйдет, право слово. Память-то как решето. Вся жизнь процедилась сквозь это решето да перемешалась. Вот, думаю, был бой возле Талой, когда у меня нога в колене вывихнулась, а Павел говорит, что ногу вывихнула в Баджее. Кабы знатье, что меня спросят про партизанство через сорок лет, я, может, крепче запомнила бы. А так — жизнь течет, движется, одно на другое нижется, и будто все ладно. Я вот, товарищ, сама себя никак не вижу, какой была в девичестве да в молодости. Будто век старухой живу. Лежу, другой раз, припоминаю, как девишник справляли у батюшки, а коса-то не черная, седая видится. Смешно просто. — А был у вас такой командир полка... — И я назвал фамилию. — Как же! Как же! Сокол, не командир! Днем с огнем не сыщешь. Порешил себя из-за учительши. Она-то, грешная душа, от красных мет нулась к белым, когда нас в окружение взяли. А он тайком и понаведался к ней, к изменщице. Што у него произошло там, не ведаю. Опосля узнали: прикончил он ту учительницу и сам себя застрелил. Жалели мы его, да что поделаешь? Человек он был отчаянный, -храбрый, а вот, поди ты, не сов ладал со своим сердцем. Сердце-то у человека одно-разъединственное. Всякое может перенести, окромя измены. Помолчав минуту, сообщила: — Павел-то мой про все свои походы тетрадок десять исписал, а кон ца не видно. Вот, говорит, подожмет старость, тогда со всей подроб ностью опишу нашу партизанскую жизнь. А старость-то давным-давно поджала .и на хребет села, в землю клонит. 4. «Сибирские огни» № 2.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2