Сибирские огни, 1962, № 2

Нет, Гутя не хочет, чтобы я был инженером и строил какие-то п а ­ роходы. — Тетушка говорит, что у тебя талант. Ты понимаешь? — спраши­ вает Гутя.'— Ты будешь писать стихи, вот и все. Р а з я так хочу. — Мне что? Я согласный, если ты хочешь. Д л я тебя я хоть иконы буду рисовать. Хочешь, нарисую икону? Нет, Гуте не нужна икона. — Знаешь, ты иди домой,— шепчет Гутя,— и отпросись у матери ночевать у нас. Потому что я боюсь. Скажи: тетушка уехала в Балахту на конференцию учителей... и Гутя одна в двух горницах, и ей страшно, страшно. Бабка Скрипалыциковых, скажи, совсем плохая. Все говорят, что она не сегодня-завтра умрет. Иди, иди! Нет, пойдем вместе. А то я боюсь тут стоять. Мать, конечно, отпустила меня ночевать к племяннице учительницы, да чтоб я на зорьке был дома: «Пойдешь со мною расстилать лен». В доме Скрипалыциковых, на половине хозяев, по двум лавкам рас ­ селись старухи в черных одеждах, повязанные до глаз черными платка­ ми. Приторно воняет лампадным маслом и чадом восковых свеч. На дере­ вянной кровати, на черной подушке, лежит белая голова старухи. В ру­ ках, сложенных на груди, тоненькая восковая свечка. Я видел, как пламя свечи метнулось и опять выпрямилось, когда Гутя закрыла дверь. Лапища самого Скрипальщикова схватила меня за шиворот и повер­ нула обратно к двери. — Пшел, пшел, анчихрист! — Он ко мне, ко мне! — взмолилась Гутя. — Не можно, барышня. Как мать моя часует, потому не можно. Он анчихристов выродок, нечистая сила. Не можно. Гутя выбежала за мной на крыльцо. Трясется, как лист на осине. — Не уходи, не уходи! Мне страшно, страшно! Если уйдешь, я тогда умру. Вот увидишь. Не переживу такую ночь. Я пойду открою окно, и ты тогда залезешь в горницу. Никто не увидит. Я лампу не буду зажигать, ладно? Оглядываясь на мокрую тьму в переулке, я лезу в окно. — Прочитай «Цыган». Только негромко, чтоб они не слышали. И я читаю ей наизусть вечных «Цыган», хоть у меня почему-то сры­ вается голос и стихи путаются — память отшибло, что ли? И вдруг в избе Скрипалыциковых истошно завопили... Умерла старуха... Что нас занесло тогда в часовню? Озорство или гроза? Или постоян­ ные Гутины поиски страшного? Старообрядцы прибрали часовню. Был какой-то праздник... Не помню. В трех медных подсвечниках мерцали толстые «рублевые» восковые свечи. Икона богоматери была прибрана двумя рушниками из отбеленного холста. Пол в часовне был застлан какой-то пахучей травою. Богород­ ской, кажется. На аналое темнела рукописная библия и евангелие в ко ­ жаном переплете с медными застежками. Когда мы еще пробирались в часовню, Гутя сказала , что сейчас мы «совершим таинство», а что за таинство, не объяснила. Она вообще лю ­ била всякие «таинства», чудеса, страхи. Чудная девчонка! Я ее частень­ ко не понимал, но доверял ей безоговорочно. Я еще сказал , что собирается гроза, но Гутя не обратила внимания. — Идем, идем. Так надо, — твердила она.