Сибирские огни, 1962, № 2

ла «маму». Я моментально схватил змею за хвост, встряхнул ее, как бич, чтобы она не извивалась. —• Брось ее! Сейчас же! Сейчас же! — завопила Гутя. — Хочешь, я с нее шкуру спущу? — и я, перехватив тонкое туловище змеи, сжал ее в пальцах возле головы, так что змея высунула язык и об­ вилась вокруг моей руки по локоть — противная, пестрая, холодная. — Если не бросишь, я сейчас же уйду! — Если брошу — она ужалит. — Убей! Как убьешь, когда змея обвилась вокруг руки и остервенела? Я же сколько их обдирал! Со мною всегда был нож-складник. Вытащил нож, раскрыл его зубами, и не успела Гутя вскрикнуть, как я отрезал змее го­ лову. Гутя убежала, и я ее не догнал. Она все кричала: «Не подходи ко мне! Не подходи!» — и я отстал. Почему она убежала? Или пожалела змею? А я их обдирал. Вот так схвачу за хвост, встряхну и, надрезав шкуру возле головы, обдеру потом. Шкуру растягивал для просушки и сдавал в охотничью лавку. После Талгата Гутя стала какая-то непонятная— далекая и таин ­ ственная. Иногда вдруг взглянет на меня, зальется румянцем и убежит, как от чумного. И я переменился: перестал быть клоуном. Вижу ее руки. Нежные, пахучие, как весенние ирисы. Вижу ее гла ­ за — всегда разные. То они казались мне темными, когда мы встреча­ лись вечерами, то чересчур синими — при солнце, то какими-то размыты­ ми, невыразительными, когда она вдруг забудет про меня и глядит ку- да-то далеко-далеко за Енисей. Что еще помню? ...Осенний дождичек. Мелкий-мелкий. Мужики говорят — через сито просеянный. Мы с Гутей спрятались за домом Скрипальщиковых в переулке и чего-то ждем. Мы постоянно чего-то ждали. Солнца, грозы, ветра и не­ сказанных встреч. Вдвоем нам всегда было хорошо. Поодиночке — труд­ но и муторно. Стоим на завалинке, прижавшись возле угла, а с крыши льется дождь. — Это небо плачет,— шепчет Гутя, тесно прижимаясь ко мне и засу­ нув ладошки мне под рубаху.— Когда дождь, я всегда думаю, что кто-то умер верующий, потому и плачет небо. А ты веруешь в небо? Небо для меня было постоянной загадкой. Что там? И как там за тучами? Чье солнце? Кто его выкатывает каждое утро из-за Талгата и двигает по небу, покуда не докатит до синих гор за Енисеем? — Если я уеду, ты меня забудешь? Нет, я ее никогда не забуду, милую Гутю. Но не понимаю, почему она должна уехать? Как же останусь я? — Ты потом приедешь ко мне,— утешает Гутя.— Когда я буду учи­ тельницей, мы будем вместе жить в городе и ты будешь писать поэмы, как Пушкин. Нет, я не обещаю писать поэмы, как Пушкин. Р азве Пушкин ж ал рожь серпом и ходил по пашне в рваных холщовых штанишках? Разве он целовался с Архимандритом? — Про Пушкина что говорить! — бормочу я,— У него совсем другая была жизнь. Необыкновенная. Мне бы вот на инженера выучиться и са ­ мому строить пароходы, вот это было бы да! Тогда мы с тобой всегда бы плавали на пароходе.