Сибирские огни, 1962, № 2
во сне, красавицу цыганку, и собирался убежать с цыганами и водить по деревням медведя на цепи. Когда Алеко ударяет Земфиру ножом: «Умри ж и ты!» — она отве чает: «Умру любя»,— у меня першило в носу, и я готов был убить самого Алеко, если бы он подвернулся мне под руку. Слышу, слышу собственный голос: Цыгане шумною толпой По Бессарабии кочуют... Гутя глядит на меня с восторгом и гордостью, и я купаюсь в озерах ее сине-синих глаз, вижу, как она забавно помигивала — закроет глаза и через мгновенье распахнет их широко-широко, будто волною окатит. А я читаю, читаю, не для тетушки Гутиной, а для самой Гути и хочу, очень хочу, чтобы она меня еще раз поцеловала в губы. С Архимандритом мы тоже каждое утро целовались в губы, но это совсем не то! Гутя подошла ко мне близко-близко, и я твердо и нежно выгова риваю: Он будет мой — Кто ж от меня его отнимет? И я хочу, хочу, чтобы не Земфира, а Гутя сказала мне сейчас: «Он будет мой! Кто ж от меня его отнимет!» И я бы ей ответил: «Я всегда бу ду твой. Только мертвый буду ничей. А живой всегда буду твой, твой!» Куда все исчезло? И Гутя, и волшебные сны, и мерин Архимандрит, и все, все!.. ...Звенящая даль. Талгат. Огромный и гордый великан, если подни маться на него со стороны Енисея. У подножья Талгата речушка, вся в зарослях леса, тоже Талгат, всего в шаг шириной — каменистая, ворчли вая, студеная, рыбная: сядь в затенье — и увидишь здоровущие сизые ломти хариусов. Мы с Гутей карабкаемся на Талгат по каменистому, замшело-мала хитовому склону, поросшему зелеными луковицами и сухой, скрипучей травой. Я хочу, чтобы Гутя увидела, какая манящая даль открывается с го ловокружительной высоты. Надо подниматься на высокие горы, чтобы видеть землю не только у себя под ногами. — Я сорвусь, сорвусь! У меня голова кружится! — лопочет Гутя. — Не гляди вниз, а вверх. Всегда вверх, и никогда не сорвешься. Лезем, лезем. Ветер звенит, как туго натянутая струна. Приятно и холодно. Знобко. — Ой, как красиво! — вскрикнула Гутя, когда мы остановились на самой макушке Талгата .— Как тут красиво, Алешка! Я бы так и полете ла, полетела! — У нас тут пашня и стан. — Вот интересно! Пойдем, покажи. Щетинистое жнивье и суслоны, суслоны. На некоторых суслонах ве тер сбил верхние шапки-снопы, и я их водворяю на свое место. Гутя тоже помогает. Нам весело, чудесно! Если бы Гутя со мной ж ала серпом рожь, я бы, наверное, не глядел поминутно в небо и не считал жаворонков. В стане полумрак и сырость. Гутя залезла в угол и хохочет. «Тут хо рошо! Если бы еще костер развести. Давай , разведи!» Но у меня не было ни спичек, ни огнива с трутом, чем пользовался дедушка. Потом мы шли склоном Талгата , и Гутя испугалась змеи и закрича
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2