Сибирские огни, 1962, № 2

злюсь на самого себя. Я хорошо помню и вижу, как Гутю сбило течени­ ем, и она судорожно сжала мою руку, но я совсем не помню, как мы вы­ лезли на берег и что потом было. Догадываюсь: нас затащило в яму по моей оплошности. Чуть ниже по течению, где воды Ж улдета смешива­ лись с Енисеем, разливалась широкая отмель ■— по колено воды. Там и надо было брести. Но меня, наверно, испугала ширина разлива, и я вы­ брал место выше — в самом глубоком— «щучьем» месте. Я это сейчас додумал. Как было на самом деле — не помню. Вот и надейся на память. Что же мы помним с достоверностью? Помню, как я пришел в дом Скрипалыдиковых и Гутя встретила ме­ ня на резном крыльце. Она стояла возле столбика, подпирающего кры­ лечный навес, и смеялась. Чему? Не знаю. Тетушка-учительница встретила меня приветливо и стала расспраши­ вать, где я учился и чему научился. Потом тетушка ушла в маленькую горенку, и мы остались вдвоем с Гутей. Сколько бы я ни прожил на свете, всегда буду помнить, как меня ох­ ватили робость, вязкость, неловкость и в то же время какое-то странное чувство тепла и умиления, когда Гутя, быстро оглянувшись на дверь м а ­ ленькой горенки, вдруг подошла ко мне, привстала на цыпочки и поцело­ вала прямо в губы и — спряталась под стол! Я стоял, будто пораженный ударом грома. То у меня горело лицо, то руки, то спину пробирало холодом. — Иди сюда! — позвала Гутя, и я наклонился, потом опустился на колени. Гутя пряталась за занавесью скатерти, а я не смел сунуть туда голову и встретиться с ее глазами. Мне было страшно стыдно и в то же время приятно и радостно. — Ты меня любишь^— шепчет Гутя. — Люблю. — Как любишь? — Люблю, и все. — Нет, скажи, скажи, как! Хоть из Пушкина что, все равно скажи. И тут я распахнулся, как окно. Пушкин меня всегда выручал в труд- ‘■яые минуты. Я помню чудное мгновенье, Передо мной явилась ты... — Знаешь, я хочу страшного-страшного,— нашептывает Гутя из-за •скатерти.— Д авай ночью пойдем в часовню и там просидим до утра. Пойдешь, а? Я, безусловно, рад. Чем страшнее, тем лучше. — А ты меня не бросишь в часовне? — А ты боишься? — Одна — боюсь. А с тобой — хоть куда пойду. — А я и один не боюсь. Хочешь, пойду ночью на кладбище и прине­ су тебе какой хочешь крест. — Дурак ты, вот что! Нужен мне крест! Что я, помирать собралась, что ли? И Гутя вылезла из-под стола. Сердитая, горячая, как смолистая лучина. Какая она была? Как свет, неохватная и в то же время до того зримая, близкая, что я мог дотронуться до нее рукой. И красивая, конечно. Что она еще спра­ шивала? Пронеслось, как ветер. Ах, да! Вспомнил. Тетушка-учительница попросила меня прочитать наизусть какую-нибудь поэму Пушкина, и Гутя подсказала, чтобы я читал «Цыган». Почему «Цыган»? Мне жалко было Земфиру. Я ее даж е видел