Сибирские огни, 1962, № 2

телыгацы и переоделась в простенькое ситцевое платьице и в хромовые поношенные ботиночки. Если бы хоть одна потаповская девчонка имела в праздник такое ситцевое платье и такие ботиночки, сшитые в городе, она бы ног под собой не чувствовала от радости. Д о Ж улдета прошли молча, в сопровождении босопятой гвардии, как будто мы шли на суд истории: вот, мол, какие мы растем — новое по­ коление. Нет, мы не будем жать серпами и дремать при лучинах у пря­ л о к— мы построим заводы! И тогда вы увидите, старики, если доживете, какие будут машины убирать рожь и пшеницу. Мы это сделаем, потому что жить в дремучих потемках мы никак не согласны. Не для того мой прадед тащил кандалы от самого Петербурга! Такие мысли я потом высказал Гуте, и она согласилась со мной. — Только я все равно не буду жить в деревне,— сказала она. Гутя, Гутя! А ведь ты не стала жить в городе?! Я нашел тебя далеко от города, в Харламовске!.. ...Жулдет — речушка мелкая, но ворчливая, как бабка Меланья-ста- роверка. Песчаный свей мнется под ногами, отпечатываются на нем наши ш а ­ ги. Нам надо перебраться на другой берег Жулдета, а Гутя боится чего-то. — Ты же видишь, какая речка быстрая! Я же совсем не умею пла­ вать. Собьет с ног и унесет в Енисей. Огромный Енисей в пологих берегах — неподвижный, если глядишь на него издалека — соблазнительно синеет. И не страшный он с берега. — Не унесет. Перебредем — и все. — А ты умеешь плавать? » Я, конечно, умел плавать только на дедушкиной лодке-долбленке, но храбро утешаю Гутю: — А чего страшного? Шевели ногами и руками и никогда не уто­ нешь. Вода холодная; родниковая, вся из колючих иголок. На середине Жулдета Гутя подняла платье до трусиков. Я первый раз видел такие штанишки, да еще с кружевами. Смешно просто, но молчу. — Алеша! Боюсь я. Бою сь !— лепечет Гутя. Она хотела повернуть обратно, но я удержал ее за руку. Ж улдет напирает все сильнее и сильнее, но мне не страшно: я держу Гутю за ее маленькую теплую руку. От ее руки будто набираюсь отчаян­ ной смелости и силы. Гутя опустила платье, и оно плавает возле ее плеч. Глаза у Гути стали круглыми, как у большой рыбины, и губы трясутся. Теперь она вцепилась в меня обеими руками и что-то шепчет, шепчет. Я тоже боюсь, как бы меня не сбило с ног. ■— Мамочка! М амочка !— лепечет Гутя. Я не зову маму. Что звать, если мать где-то на Каменном озере тере­ бит лен! Разве она прибежит на мой голос? Но если меня собьет течение, тогда мы утонем. Жулдет выкинет в Енисей, а там — поминай как звали Алешку-клоуна с красивой городчанкой Гутей!.. У Гути над водою только голова, и волосы плавают, как водоросли. Мне страшно, страшно. Но не за себя, за Гутю. Сейчас она возьмет и утонет, и тогда мне тоже незачем жить на белом свете! Я-то не утону! Сколько раз на рыбалке вываливался из лодки и всегда выкарабкивался. ■— Ма-ама!..— и Гутя нырнула с головою... Память! Какие странные провалы? То возникает картина в движе­ нии, с солнечными бликами, и я испытываю волнение от близости Гути, то вдруг все рвется, исчезает, и я не вижу Гути, не слышу ее голоса и