Сибирские огни, 1962, № 2

— Я тоже убегу из деревни,— бухнул я, глядя в землю. — Д авай будем дружить,— говорит Гутя.— Ты мне нравишься. Только я не хочу, чтобы ты был клоуном. Ой, как ты испачкал рубаху! — Грязь обомнется. — Тебя же будут ругать дома? Если бы только ругать!.. Вечером дедушка надрал мне уши, приговаривая: «Жрать любишь, а рожь жать будут дедушка с матерью?» И все такое, внушительное. Дед у меня был философ в некотором роде. Если хватал за ухо, то обязатель­ но начинал с далекого предка. «В кого ты уродился, жердина стоеросо­ вая? — спрашивал ом.— Знаешь ли ты, олух царя небесного, кг(кая кровь течет в твоих жилах? Известно ли тебе, соломотряс деревянный, что твой предок двенадцатифунтовые кандалы тащил от самого Петербурга? Если бы он знал, что на свет появится вот такая скотина, как ты, он бы на пер­ вой осине повесился!» Подобные нравоучения деда внушали мне отвращение к моему д ал е ­ кому предку, какому-то мичману гвардейского экипажа, разжалованному и осужденному за участие в восстании против царя. И все-таки, если мне надо было похвастаться, я всегда начинал с предка: — Д а что ты нос дерешь, Васька (или Гришка!)! У тебя же в жилах не кровь, а простокиша. _ А вот у меня...— И тут начиналась драка . Ч а ­ стенько из-за своего высокого предка губы у меня были разбиты в кровь. Лучшим моим другом был карий Архимандрит. Лохматый, тяжелый, толстоногий, он понимал меня с полуслова. Если я начинал жаловаться на свою трудную жизнь Архимандриту, то он обязательно чмокал меня своими толстущими усатыми черными губами. И на этот раз, после разговора с дедом, я пришел за сочувствием к Архимандриту. Мерин лениво спал, стоя у телеги, уткнув губы в свежую, росистую траву. — Если бы ты видел Гутю, Архимандрит,— начал я, поглаживая воло­ сатые щеки мерина,— ты бы не спал стоя. Вот это да! Сама такая краси­ вая и умная-умная! Больше я на твоей спине не буду на голове стоять, потому что Гуте не нравится, понимаешь? Но мы с тобой все равно бу­ дем вместе, правда? Д авай удерем в город, Архимандрит, а? Ты будешь там воду возить. Ты же, черт, такой ленивый. Дедушка говорит, что и я ленивый, как ты. Мы с тобой пара. Будем в городе воду возить! К моему ужасу, мои слова об Архимандрите исполнились. После смерти деда мать продала единственное наше богатство, Архимандрита, в город, и я, будучи студентом Красноярского агро-педагогического инсти­ тута, видел, как на старом-старом Архимандрите возили воду по главной улице города! ...Рожь и жаворонки. Я гляжу на жаворонков, как они кувыркаются в воздухе, а в руке у меня серп. Постылый серп. Я хочу воткнуть серп в землю и, взмахнув руками, подняться в небо за жаворонками. Птичка божия не знает Ни заботы, ни труда, Хлопотливо не свивает Долговечного гнезда... — говорю я стихами Пушкина и получаю подзатыльники от деда: — Не в небе рожь растет, а на земле, на земле! В горле закипают слезы обиды, негодования, и я, сгибая спину, с остервенением срезаю серпом рожь, захваченную в пригоршню. Жну, жну, а жаворонки кувыркаются, кувыркаются и зовут в небо.