Сибирские огни, 1962, № 2
то смотрела вниз, через мое плечо, то прямо мне в глаза . Я боюсь испач-’ кать ее белое платье. «Куда ты меня затащил? — шепчут ее пухлые гу бы.— И я тоже! Надо же было мне пойти под яр!..» Когда мы спустились, она вдруг сказала : — Я не хочу, чтобы ты ездил на голове. Зачем тебе? Н ад тобой все смеются. Ты же не клоун? Молчу. Интересно, все-таки почему ей не нравится, когда надо мной смеются? Я терпеть не могу скуки. То ли дело расшевелить сонных баб и угрюмых мужиков, вечно пропадающих на пашнях? Но она требует, чтобы я навсегда отказался от клоунства. — Ладно, не буду,— соглашаюсь я не без сожаления. Я же столько номеров подготовил. — Хочешь, я буду готовить тебя в шестую группу? — А что? Давай . Дедушка все равно не отпустит в Школу Крестьян ской молодежи. П отому— дома некому работать. Он уже старик. А у нас пятеро едоков. — Ты самый старший, да? Почему она решила, что я самый старший? — Дедушка самый старший, потом мать, потом я. После меня се стренка и братишка еще. Он еще вот такой. Она хохочет. Н ад чем хохочет? Не понимаю. — Давай поглядим, кто лежал в той колоде? — Вот еще! Не надо. Пойдем на речку, я вымою туфли. Видишь — запачкала. А почему ты босоногим ходишь? Разве я мог сказать, что мои сапожишки в пух-прах разлезлись? — Кем ты хочешь стать, когда вырастешь? — Пушкиным. Или пароходы строить. — Ой, Пушкин! — заливается она на всю пойму Ж улдета .— Пушки ным нельзя быть. Он уже был. Знаешь, кем ты будешь? — и помолчав:— Ты будешь... самим собою. Ничего подобного мне и в голову не приходило. Как можно вечно оставаться самим собою? Какая скука! И я решительно отказываюсь. — А Пушкин как? — спрашивает Гутя.— Он же всегда был самим собой. Вот об этом я не подумал. Неужели Пушкин всю жизнь тащил сам себя, и ему не надоело? Или он менялся каждый день? И я отвечаю: — Пушкин всегда был разный. И стихи у него всякие, разные, и поэ мы. И про разбойников, и про цыган, и про Полтаву, и про любовь, и про разную природу. И как зимой, и как весной, и как летом. Гутя призадумалась: — Может, и правда ,— согласилась она, глядя на мелководный Жулдет. Потом спросила, был ли я в городе? Я, конечно, в ту пору про город только слышал от деда, что он существует где-то в низовьях Енисея, но отвечаю уверенно: — Д а что в том городе? Народу много, а толку мало. Гутя не соглашается. — В городе интересная публика,— говорит она.— И театр есть, и живые картины, и гулянья в городских садах, и много библиотек и мага зинов. А что тут, в Потаповой? Лохматые мужики и неграмотные бабы? День и ночь на пашнях пропадают и света не видят. Разве так жить мож но? Как кроты, копаются в земле и в землю уходят. Так жить страшно. Я никогда не буду работать в деревне. Я завидую красивой Гуте. Она будет жить в большом городе и там выйдет замуж за какого-нибудь учителя. Ну, а я? Так и буду жать рожь, плавать с дедом на рыбалку и читать Пушкина?
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2