Сибирские огни, 1962, № 2

Гутю-мать в беличьей дошке, как она вдруг потупилась, когда узнала ме­ ня, и ускорила шаги. Я хочу напомнить ей, если она забыла... 3. О ЧЕМ З В Е НИ Т С Т Р У Н А? . . Гутя. Гутя! Неужели это та самая Гутя? Я вижу ее шестнадцатилетней девочкой, с большими синими глазами. Как забавно она поднимала брови, когда слушала меня. Вижу, как я при­ нес охапку осенних цветов, и она, уткнув нос в цветы, нюхает, нюхает, а потом глядит на меня и недоумевает: «они ничем не пахнут, как нежи­ вые». И мне стыдно, что цветы ничем не пахнут. Вижу староверческую часовню на берегу Жулдета, и крики, крики. Истошные, дикие крики. Беззубое старье лезет с палками и орет, орет. Вижу, как мы карабкаемся на высокий хребет Талгата, и Гутя дер­ жится за мою руку и охает: «Ох, боюсь! А вдруг сорвемся?» Но мы не сорвались. Ветер звенел у нас в ушах, коршун одиноко кружился в стру­ истой синеве у ног наших, возле Талгата, и нам было так весело и хорошо, что дух захватывало. Наивное, смешное время! Я тогда думал: никогда не расстанусь с Гутей, мы вечно будем вме­ сте. Вот так и будем идти по жизни, поднимаясь с горы на гору. Но странно. Себя я не вижу мальчишкой. Только она передо мною — и в белом платье, когда у ног ее летали ласточки, и в черной юбочке, и в красивом городском пальто, и в лодке на Енисее, и той страшной ночью в часовне. Такая красивая, тоненькая, нарядная! И я ее назвал Ласточкой!.. Ласточка прилетела к нам в деревушку Потапову ранней осенью, ко­ гда на березах едва тронулись желтизною листья, а над обмелевшим Ени­ сеем курились туманы, и только что начинали жать рожь, и мы, мальчиш­ ки, ездили в ночное на сочные отавы нагуливать лошадей. Смутная, далекая пора!.. Какой я был в ту памятную осень — не помню. Говорят, что я был задиристый, драчливый, и все собаки на деревне были моими злейшими врагами. В то утро, когда я вернулся из ночного, меня послали на Енисей за водою. Двухколесная таратайка, кадушка, привязанная к таратайке, и наш прославленный на всю деревню мерин-битюг, прозванный Архиман­ дритом, из которого рысь не выбьешь даж е оглоблей. Вижу сияющее солнечное утро — радостное и необъятное. Небо к а з а ­ лось голубым котлом, перевернутым над деревней. В улице летали л а ­ сточки и стрижи. Их было так много, что они крыльями толкали друг друга. Карий Архимандрит лениво шлепал своими большущими копытами. Я, конечно, не мог проехать по деревне без того, чтобы не почудить. Н р а ­ вилось мне что-нибудь изображать такое, над чем хохотали бы не маль­ чишки, а взрослые. Меня так и звали — «клоун». Архимандрит позволял мне проделывать некоторые фокусы на своей персоне. Помню, как я надумал завершить путь ногами вверх. По оглобле добрался до седелки и, ухватившись руками за сыро­ мятную перетягу, стал на голову, раздвинул ноги. Номер мой сразу по­ тянул. Хлопали створки окон, раздавались охи и ахи, бабы взвизгивали, мужики ругались, как и положено, а я тем временем проделывал разные 2 «Сибирские огни» № 2. г г