Сибирские огни, 1962, № 2

ВЛ . ГАЙДАРОВ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ О БЛОКЕ Как-то на одной из репетиций «Села Степанчикова» — инсценировки по Дос­ тоевскому — К. С. Станиславский ска­ зал мне: — Вы знаете, что театр ставит «Розу и крест» Блока? Прочитайте пьесу и об­ ратите внимание на роль Алискана. Я прочитал пьесу. Не могу сказать, чтобы роль Алискана меня захватила, но музыка стиха Блока меня увлекла. Однако Станиславскому я ничего не ска­ зал об этом, а он у меня потом ни о чем не спрашивал. Прошло некоторое время, и опять на­ чались разговоры об Алискане. Дело в том, что Алискана должен был играть И. Н. Берсенев, но он «перерос» роль, и буквально, и в переносном смысле. Хотя Блок и говорил, что ему нравится Берсенев, режиссер спектакля В. И. Не­ мирович-Данченко не согласился с этим, и роль передали более молодому актеру Н. М. Церетелли. Потом роль поручили И. П. Чужому, который, опять-таки, не оправдал ожиданий, и наконец, я был уже четвертым «предполагаемым» па­ жом. О. В. Гзовская со свойственным ей остроумием говорила, что «около нее, Изоры, образовался целый «пажеский корпус», и как бы в наше революцион­ ное время не пришлось ей отвечать за это...» Я увидел Александра Александровича в первый раз издали на эстраде в зале Политехнического Музея в Москве — он читал свои стихи перед переполненной аудиторией: «Незнакомку», «На желез­ ной дороге», ряд стихотворений из цик­ ла «Россия». Второй раз я увидел его на одной из репетиций «Розы и креста» в МХТе: ему показывали некоторые уже срепетиро­ ванные сцены за столом, без мизансцен. Александр Александрович, помню, сидел спиной к окну в нижнем фойе МХТа, где происходили репетиции. На нем был полувоенный костюм: сапоги, бриджи и гимнастерка, перепоясанная ремнем. Его волосы были пострижены и причесаны, как у всех смертных, не так, как на портрете Сомова, — там Блок был явно поэт! Он только-только приехал из прифронтовой полосы. Его густые во­ лосы ложились крупными волнами, се­ рые глаза смотрели куда-то вдаль. Не­ смотря на то, что Александр Александ­ рович сидел, положив ногу на ногу и свободно держа руки на коленях, во всей его фигуре чувствовалась какая-то приподнятость. Он говорил о том, каков, по его мнению, должен быть Гаэтан, и мне было до очевидности ясно по всей фигуре Блока, по его устремленности, что вот передо мной и сидит именно Га­ этан. Говорил поэт и об Изоре. Она — дочь швеи, ее случайно увидел уже до­ вольно пожилой граф Арчимбаут и взял себе в жены. Блок говорил, что в пьесе мы застаем Изору в момент переживае­ мого ею кризиса. Она не может любить графа, томится, мечется, ищет настоя­ щей, ответной любви и, полная сил, ог­ ня и жизни, встречает ответно звуча­ щую страсть у молодого пажа Алиска­ на. Рассказывал в этот раз Александр Александрович и о Бертране, тайно влюбленном в Изору и самоотверженно помогающем ее сближению с Алиска- ном. И когда Блок рассказывал о своем Бертране, о его тайной любви и страдани­ ях, то в этот момент перед слушателями был другой Блок — «Блок— Бертран». Это сказывалось в каких-то едва улови­ мых изменениях взгляда, всей посадки фигуры, в его движениях. Он не играл актерски эти образы — он рассказывал о них, но было видно, как он представля­ ет их себе. Почему «Роза и крест»? «Роза» — это радость, «крест» — страдание. Нет и не может быть радости