Сибирские огни, 1962, № 2
торы подменил я. Делайте со мной что хотит^, но Зуев тут ни при чем... А в последний день практики, когда мы будем уходить с автобазы, Лагутин подойдет ко мне, протянет руку и ска жет: — Спасибо! Я пожму его руку и отвечу: — И вам спасибо». «Крош, ты наивен», — сказал бы под наторевший в житейских делах Игорь, подслушав эти мысли. Читатель, вовсе не разделяющий мещанского практициз ма Игоря, тоже не может не подивиться ноткам прекраснодушия, отчетливо зву чащим в Сергеевом рассуждении. А ме жду тем, не так ли именно разрешаются подобные ситуации во многих детских книгах! Не случалось ли нам самим не раз читать о закоренелых преступниках, чудесно перерождающихся под влияни ем благородных слов, сказанных поло жительным героем в надлежащем месте, при надлежащих обстоятельствах и с надлежащей патетикой? Вероятно, Крош тоже читал в детстве подобные книги. Но не только отзвук прекраснодушной наивности слышится в его рассуждени ях. В них и глубокая вера, что человек, как бы плох он ни был, не безнадежен: в нем можно пробудить настоящее, чело веческое. Другое дело, что происходит это не столь легко и гладко, как понача лу предполагает Крош. На первых порах героя ждет разо чарование. Лагутин не только не при знает свою вину — он пытается обер нуть разговор Сергея против него самого и против Зуева. И как будто ему это удается. Другой бы на месте Сергея разуверился в людях, пошел по легкой и спокойной дорожке Игоря, который даже за свои ошибки умудряется снискать по хвалу. Но тацрв уж Крош — прямой, смелый, упрямо верящий в истинность своих взглядов. Жизнь обогащает его знания о людях, разочарования учат быть более трезвым — но не более. В корне изменить направленность его лич ности они не могут. Лагутин оказался на поверку гораздо опаснее и гаже, чем Крош предполагал. Но разве это повод для пессимизма? В конце концов, как мы видим, прав ока зывается Крош. Только с Лагутиным потребовался иной разговор. Взьшать к его совести было уже бесполезно. А вот стоило припереть его к стенке неопро вержимыми уликами — и страх ответст венности перед людьми вмиг сбил всю его самоуверенную спесь. Правда, и тог да Лагутин не отыскал в себе мужества открыто признать собственную вину, а трусливо подкинул амортизаторы в чу лан. Но разоблачение сделало свое дело. Не беда, что Лагутин не «перестраи вается» в мгновение ока, — тем убеди тельнее выглядит начавшийся в нем по ворот к честной жизни. И тем больше будет гордиться Крош своей первой — пусть и небольшой — победой в борьбе за Человека. Не потому ли, в отличие от претенци- озно-напыщенных фраз диковского «ди плома», столь впечатляюще и значитель но звучат со страниц книги А. Рыбакова слова доброго напутствия, сказанные ге рою директором автобазы: «Молодец, Крош! Честный парень! Давай, Крош, действуй!» О повести Г. Михасенко «Кандаур- ские мальчишки» сказано немало доб рых слов. К сожалению, обычно говорят о ней, как о любом другом произведе нии, забывая порой взглянуть на по весть не только как на книгу о детях, но и как на книгу для детей. Герои повести — Мишка Нефедов, Шурка, Колька, Петька по прозвищу «лейтенант», Витька с Толей — помога ют в трудное военное время взрослым, взявшись пасти колхозных овец. Ска зать, что повесть воспитывает в детях любовь к труду, что она увлекательно рассказывает о труде ребят, — значит сказать очень мало. Главное достоинство «Кандаурских мальчишек» — правди вость. Именно благодаря этому качеству, роднящему повесть с лучшими произве дениями нашей детской литературы, она выполняет свою воспитательную задачу.- В повести нет ничего необыкновенно го, исключительного. Напротив. Война войной, но детство ребят шло своей чередой, и взрослые всячески старались сберечь его, охранить, не омрачить ни чем. Девяти-десятилетние жители Канда- ура и в войну остаются обыкновенными мальчишками — озорными, проказливы ми, жизнерадостными. Им ничего не сто ит из бездушного озорства разобрать сруб новой бани у Марфы Граммофони- хи или перепугать ее до полусмерти. И в то же время они чрезвычайно отзыв чивы. Достаточно вспомнить, как пере живают ребята гибель Хромушки, заре занной Тихоном Мезенцевым, как чутко относятся они к Витьке и Тольке, когда у них умирает мать. Сама действительность, порой суро вая, становится воспитателем растуще го поколения. По мере того, как ребята ' все больше сталкиваются с трудом, жиз нью, заботами взрослых, им полнее рас крывается большой и сложный мир че ловеческих взаимоотношений, они при учаются радоваться добру, распознавать и ненавидеть зло. Они начинают пони мать — а это и есть самое важное,— что в жизни далеко не все так просто и ясно, как кажется поначалу. Мишкины друзья недолюбливали Витьку и Тольку вместе с их матерью — болезненной и, по их представлениям, злой Кожихой. А жизнь показала, что Витька и Толь- ка — чудесные мальчишки, верные дру зья, да и сама Кожиха в сущности — добрая, славная женщина. А сколько зла причинили ребята Мар фе Граммофонихе, считая, по простоте
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2