Сибирские огни, 1962, № 2
— Только не в Грузию! — крикнула Булатова ему вслед. — Из Си бири мы вас не отпустим. — Нет, нет, только на солнышко! Из Сибири я и сам ни за что не уеду. — Аа! Есть магнит? — Есть! Хороший, очень сильный магнит... По пути Цагеридзе поднялся на сплоточный агрегат. Подошел к мо тористу, спросил, как дела. Моторист, молодой парень, со щеголевато спу щенными шароварами на смятые в гармошку голенища сапог, ответил: «А чего? Все в порядке! Д ела идут — контора пишет!» И Цагеридзе вспомнилось, что ему все-таки надо пойти в контору и написать свой но вый приказ. Блаженно подставляя лучистому солнцу спину, он еще немного по стоял на теплом дощатом настиле, остро пахнущем горячей смолой и паклей, полюбовался, как проворно катер отводит к плоту готовые пучки, и направился снова по зыбкой боне к берегу. Сойдя уже на камешник, он наступил на льдину, всю запудренную песком и сочащуюся ручейками воды. Льдина, тонко звеня, рассыпалась длинными иголками, радужно сверкнувшими в лучах солнца. Иголки были похожи на ограненные хрустальные палочки, а несколько штук — корот ких, ровных и удивительно чистых — соединены неплотно в красивую зубчатую корону. Цагеридзе подобрал ее, положил на ладонь и стал под ниматься в гору, с интересом разглядывая это диво природы. Нечаянно повернул к солнцу, и вдруг ледяные иголки будто бы засветились изнутри, человеческим теплом повеяло от их острых граней, и Цагеридзе почему-то припомнилась медленная, тающая улыбка Марии, ее красивые редкие зубы. Свет побежал и погас, но Цагеридзе еще долго видел его. И улы бался ответно. Он шел, весело думая, какими необычными словами нач нет свое деловое распоряжение. Так, чтобы строгая Лида пожала плеча ми и прежде, чем перепечатать, спросила удивленно: «Это — приказ?» Он начнет: «Дорогие друзья! Что я должен сказать в этот день? Что я могу сказать вам? Всегда хороши зеленые, цветущие дни весны. В этом году они особенно хороши. Хороши потому, что мы уже заканчиваем, го товим к отправке свой первый плот. И главное, из леса, спасенного вами от гибели. Если бы я был врачом, сказал — спасенного от смерти...» Д а , вот так он и начнет! И пусть Лида пожимает плечами. И пусть даж е Косованов скажет потом: «Слушай, это бы — речь. А на бумаге приказы все-таки по обяза тельным правилам пишутся». Пусть поворчит. А потом посмеется. Но он, Цагеридзе, этот приказ, когда поет вся душа, на параграфы и пункты размечать не станет, как не размечают простой разговор за чашкой чая. Он напишет этот приказ так, чтобы всем вошло в сердце: стихия страшна, но люди всегда сильнее любой стихии! Вот так он и будет писать... Обдумывая содержание приказа, Цагеридзе пересекал наискось ред кий и чистый сосняк, который здесь тянулся неширокой полосой между поселком и берегом Читаута. Ветер раскачивал вершины деревьев, и тени суетливо метались у ног Цагеридзе на узкой тропе. Вдруг где-то вдали свежо и чисто закуковала кукушка, необычно ранняя, но видимо уверенная, что теплые дни больше уже не уступят места холодным дням. Цагеридзе пощупал карманы. Он помнил народную примету: если первая кукушка закукует, когда при тебе много денег,— весь год будешь богат. В карманах у него не оказалось ничего. Но льдин ки, хотя и мокрые, но еще не совсем растаявшие, он по-прежнему держал в неплотно сжатом кулаке. Цагеридзе засмеялся^ «При мне самое боль шое богатство — ледяной клад. Тот самый ледяной клад, который я искал
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2