Сибирские огни, 1962, № 2

— Мне тоже кажется, хорошая песня! И Цагеридзе с особым удовольствием пропел: «Жгутся морозы, вьет­ ся пурга — разве напугают лесорубов снега?..» После этого они заговорили о песнях, о том, что без песни человеку прожить никак невозможно. Есть песни разные. Д ля одного. Для двоих только. И такие, что без хора не значат совсем ничего, а запой в пятьдесят или сто голосов — сразу словно силой стальной наполнятся. В песне же для двоих, наоборот, каждое, даж е самое обыкновенное слово, делается как- то мягче, нежнее... — Скажу я вам так, Николай Григорьевич,— тихонько, застенчиво говорил Перевалов,— когда задушевные, тонкие песни про любовь, на улице, под гармонь, запоют, а один «со значением» подкашливает, другой наместо Хороших озорные слова подставляет, третий, притаясь, девушку щиплет — и совсем не веришь тогда, будто есть любовь. Так, дразнят лю ­ ди друг друга. И всё! Понимаете? А вдвоем останешься, те же слова —и вроде совсем другие. Высветляют тебя. И веришь! Правда, веришь-то как в планету Марс, что на ней тоже люди, марсиане живут.... А вот как бы понять, пережить ее самому? В чем любви главная сила?.. Есть вообще- то, Николай Григорьевич, на свете любовь? Цагеридзе подумал. З а последние дни он уже второй раз от Перева- лова слышит этот вопрос. Мучается парень. — Правильнее всего, Саша, мне бы ответить: сам не знаю. Откуда я могу знать? Многие тысячи лет люди живут на земле и не разгадали еще. Почему бы иначе ты спрашивал? Не пришла любовь, говорят: «Нет люб ­ ви!» Пришла любовь, говорят: «Есть любовь!» Думаю: не верит чело­ в ек— нет любви, верит в любовь — есть любовь. Не поверишь — не бу­ дет. Поверишь — будет! С какой силой поверишь в нее, с такой силой и придет она! — В упор, даж е строго, прикрикнул: — Почему не веришь, что Лида любит тебя? — Так она же не любит! — Не веришь, вот и не любит. Поверь. Объясни. Докажи. Полюбит! — Н-нет,— сбивая шапку на лоб, сказал Перевалов,— все это как-то не так. Вон Максим Петухов у всех на глазах между двух метался. А ск а ­ зать теперь — почему не любовь у него с Ребезовой? Захватила. Полня- ком. Тут я верю! Другой вопрос: Куренчанин и Загорецкая? Эти оба друг к другу спиной, поверни их лицом, опять отвернутся. А на расстояние, между прочим, тоже не отойдут. Не видно, что ли? Как считать и это лю­ бовь? Не поверю! Страдание... Д а уж если на то пошло, третий вопрос: у меня? Вот ваш совет... Дескать, ходи за Лидой, объясняй ей, доказывай. Верь. Честно вам скажу: на других девушек мне даж е не смотрится. Эта — все время в глазах стоит. А ходить за ней я не могу. И объяснять не могу. И доказывать. Не верю, что доказать можно. А спиной к ней то ­ же не повернусь. Всю жизнь на нее глядеть буду. Хоть издали. А там как получится. Разве и это любовь? — Любовь, Саша! Все — любовь! Перевалов помрачнел. — Не надо, однако, нам больше говорить о таком. Как думаете, Ни ­ колай Григорьевич, хорошо у Василия Петровича рука срастется? Ничего, что она у него так сильно распухла и почернела? — Пустяки! Срастется. Хорошо срастется,— ответил Цагеридзе. А сам подумал, что составлять руку Василию Петровичу пришлось под общим наркозом, так чудовищно сильна была боль. Врач сказал: «Очень тяжелый перелом. Возможно развитие гангрены, впоследствии — сухорукость. Будем зорко следить». З а его ногой, раздавленной немецким танком, тоже зорко следили. А сколько лет пришлось проваляться в гос­ питале!