Сибирские огни, 1962, № 2
З а рулем, держа на коленях дробовичок, сидел Саша Перевалов. Н ад рекой, посвистывая крыльями, низко проносились белобокие гоголи, серые кряквы, и Перевалов очень ловко бил их влет. У ног его лежало уже около десятка уток. Саша вздыхал: «Эх, погоняться бы средь льда за табунком гусей!» Д агеридзе торопил: «Некогда. Приплывем на рейд, тогда погоняешься». Ему почему-то было жаль и гусей, за которыми так хотелось погоняться Перевалову, и уток, которых Саша уже настрелял. Яркое солнце заставляло щуриться, отводить глаза от реки. Цаге- ридзе видел по сторонам густо синеющие цепи дальних гор, а ближе, вок руг, бескрайный зеленовато-голубой разлив хвойного леса, которому иди, плыви, лети — все равно нигде не будет конца. И это ощущение безгра ничности ликующих просторов тайги, теперь, весной, когда он видит их не в злой метельной пляске, не в глубоких сугробах, не сквозь морозный чад, нависший над Читаутом, в котором и солнце даже становится мутно-крас ным, как вынутое из горна, остывающее железо,— это ощущение застав ляло Цагеридзе хвататься, распахивать ворот рубашки, подставлять го лую грудь теплому ветру, словно прося его: «Да подними же меня, унеси в эти великие голубые просторы!» — Саша, как называется этот ветер? — Д а просто «верховной» зовем. А что? — Так...— Цагеридзе засмеялся: — Ничего ты не знаешь1.. Он не мог объяснить даж е Перевалову Саше, как в действительности называется этот чудесный теплый ветер. Он не мог пока еще поделиться и радостной вестью, которую с полнейшим безраличием сообщил ему се годня пилот патрульного самолета, прилетевший в Покукуй за Баженовым. Пилот совсем между прочим, в случайном разговоре с ним сказал, что около недели тому назад он в Красноярске на улице встретил Марию. Он знает, помнит ее. Он увозил ее зимой из Покукуя вместе с Василием Петровичем. Поздоровался с Марией, на ходу спросил: «Когда обратно?». И Мария ответила: «Скоро». Больше от пилота Цагеридзе не смог выведать ничего. Но он знал теперь очень много: Мария уже в Красноярске, Мария скоро прилетит сюда! Прямо из Покукуя он послал телеграмму в трест Анкудинову: «Р а дируйте когда возвращается на рейд плановик Баженова тчк Поторопи те тчк Сообщите адрес тчк Цагеридзе». Моторка шла, чуть-чуть покачиваясь, перебегая с одного берега Чита- ута на другой. Весело журчала вода, вспоротая острым носом лодки. И Цагеридзе припоминал, как он, в сущности совсем^ еще недавно, ехал^ где- то же здесь, среди ледяных торосов, закутанный в доху, зарывшийся в солому с головой, а кошева вот так же, как лодка, покачивалась, пронзи тельно верещал мерзлый снег под полозьями, своим скрипом прохваты вая душу насквозь, но Павлик пел себе как ни в чем не бывало: «Жгутся морозы, вьется пурга...» Цагеридзе оглянулся на Перевалова, затянул: Стучат топоры, пилы поют, В глубоком распадке бежит Читаут... ■Перевалов спросил удивленно: — Откуда вы эту песню выкопали, Николай Григорьевич? Пели ее только с осени у нас. А потом Загорецкая с Ребезовой запретили. — То есть как — запретили? Этого я и не знал! — Д а слова, говорят, не те. Не вышла песня. Сочинили, а сами не довольны. Песня, дескать, не частушка. В песне точность слова нужна. Хотели пересочинить, да забыли, что ли. А Женька Ребезова бесилась, ре бят прямо по головам лупила, кто запоет. Бросили. А вообще-то песня ничего.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2