Сибирские огни, 1962, № 2
зал Косованов.— Не хватило у реки первой силы, чтобы прорваться на сквозь, на выход, за островом. Вода садится, падает. Теперь коса опре деленно может зажать. Лед там стоит не ломаный, целенький. Ну, «бра тья», «братья», дайте же скорее воды!.. Но таинственные и злые «Семь братьев» — узкий и крупноглыбистый порог за поворотом реки, не видимый от Громотухи,— «Семь братьев» упрямо продолжали держать образовавшийся на камнях затор и вместе с ним воду, заставляя все больше мелеть нижнее плесо. Теперь, когда з а тор там все же рухнет и освобожденная бешеная сила реки толкнет зам ер шие сейчас ледяные поля, они поползут на очень низком урезе, вспахивая, как плугом, берега, срезая все преграды на своем пути — неумолимо по ползут, пока их не поднимет докатившимся сверху валом воды. И если этот спасительный вал отстанет на какое-то время, в течение которого льдины, измученные трудным волочением по камням, опять остановятся, сжатые в узком горле реки,— им на плечи полезут все новые и новые, пока не воздвигнется высокая гора. А уж тогда запоздавший, и от этого превратившийся во врага водяной вал, неся на себе самые тяжелые и крепкие ледяные поля, накатится сверху, ударит, разольется дико и широ ко, бесчинствуя в тесных для него берегах... — Афина! — позвал Павел Мефодьевич. Он стоял с фотоаппа ратом и через каждые две-три минуты щелкал затвором .— Афина, где ты? — В поселке она, при Иван Романыче осталась,— ответил кто-то. — Ах ты, беда-то какая! — вздохнул Загорецкий.— Кончилась плен ка. У Афины глаза острее, катушку бы поскорей переставила. Он присел на корточки, из нагрудного кармана гимнастерки вытащил очки, не торопясь завел оглобельки за уши и стал копаться в фотоаппа рате. На реке между тем лед продолжал садиться. Только дамба пока еще держалась прямая, высокая, словно каменный парапет набережной. Ши рокая поперечная полынья, все время черневшая открытой, полой водой, постепенно стала смыкаться — ее заполняли некрупные льдины, отделяв шиеся от верхнего, по течению, поля. Прошло еще несколько минут. Тягучих, медленных. Цагеридзе в би нокль обшаривал остров, запань, полоску бечевника вдоль всей протоки, застывшие' неподвижно у поворота к «Семи братьям» ледяные поля. Пока еще не было катастрофы, пока еще можно было надеяться... Но у «Семи братьев» Читаут — или черт? — непрерывно работал, громоздил сейчас ледяные хребты, которые потом неотвратимо могут вздыбиться и на косе, в конце острова... Цагеридзе не хватало воздуха, горячее солнце до боли резало глаза, и эта боль почему-то всего сильнее отдавалась в раненой ноге. Он не ре шался посмотреть на стоящего рядом с ним Косованова, боясь прочитать в его взгляде страшное предсказание. А минуты все шли. С аппаратом в руках приподнялся Загорецкий, хотел сунуть очки в карман и промахнулся. Они упали на землю. — Так не было... Так никогда еще не было...— запинаясь, проговорил он.— Николай Григорьевич, я н-не понимаю.... Еще прошла минута. Где-то в запани, посредине протоки, словно вы стрел из пушки, прогрохотал лопнувший лед, тот самый защитный лед, ко торый люди с таким трудом наращивали почти три месяца. — Все еще уходит вода. Мостом навис,— сказал Косованов.—Ну, ни чего, может, дал пока просто трещину. Не сквозную... И Цагеридзе вспомнился такой же «мост», рухнувший зимою на Гро- мотухе, маленькой речке. Он тогда всем доставил немало хлопот и забот
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2