Сибирские огни, 1962, № 2

мая страшная подвижка льда, которая и определит судьбу защитных со­ оружений, продлится, быть может, только три-четыре минуты. З а эти счи­ танные минуты немыслимо, невозможно успеть д аж е приблизиться к опасным местам. Кто знает, что в каждую секунду может произойти с ледяным полем? И остается только томиться наверху, на крутом берегу, и страдать с замершим сердцем — на чьей стороне окажется победа? Цагеридзе никогда не сомневался, что победителями выйдут люди— иначе зачем бы и ввязываться в этот жестокий бой со стихиями? — но боль, душевная боль все же не покидала его и все усиливалась по мере приближения решительного часа. Когда-то он в гневе крикнул Василию Петровичу: «Миллион за сто тысяч я не заплачу. Если я сделаю это, я з а ­ стрелюсь!» Эти его слова в последние дни все чаще приходили на па­ мять, как бы выспрашивая у совести: «Ты спокойна?» «Ночь перед боем», ночь больших размышлений и крутых перепадов настроения от чувства щемящего одиночества до жадного желания унес­ тись в свободном полете вслед за стаей птиц — эта ночь заставила бы Цагеридзе, быть может, больше чем когда-либо переспросить себя: «А что, если...» Но песни отняли у него тяжелые мысли, тревожные слова, и принесли ему, вдохнули светлую силу. Они наполнили его человеческой гордостью: «Могу!» И даж е когда последняя песня, немного грустная, напомнившая Ц а ­ геридзе грузинскую «Сулико», оборвалась на полслове и больше не возоб­ новилась, а звездочка костра стала медленно тускнеть и гаснуть — он все еще сидел взволнованный, счастливый и думал: «Ах, хорошо быть чело­ веком!..» Он дождался рассвета, узкой полоской серого тумана словно бы от­ делившего ингутские перевалы от нависшей над землею тучи, грузной, на­ сыщенной сыростью. Потом, на горизонте, он стал различать уже и остро­ верхие лиственницы, пока еще не одетые юной хвоей. Открылся остров, засеянный прутьями мелкого тальника и с оползшими, присевшими гру­ дами снега, надвинутого сюда тракторами с реки. Вся протока от дамбы и до конца запани тускло поблескивала мелкими лужицами воды. А по ту сторону дамбы, в главном русле реки, лед лежал сухим, но был весь в пятнах, в дырах, иссеченный динамитными шашками. Там вода впиталась в толщи снега, стекла в пробитые взрывчаткой отверстия, разрыхлила лед, сделала его хрупким, игольчатым. А серый, рассеянный свет разбегался по небу все быстрее, быстрее. И тучи теперь не казались сплошной черной махинои. Отдельные, тугие, они слегка волновались и ползли, ползли все на восток и на восток, на­ встречу желтоватой заре, начинающей теплить далекие горные цепи. Обрыв берега был всего в двух-трех шагах от Цагеридзе. Он видел, как плещется внизу, отбиваясь от скалы угловатыми струями, бурливый поток Громотухи, а затем уходит за дамбу, сваливаясь многоступенчатым водопадом. Отсюда, сверху, было очень отчетливо видно, насколько лед в протоке, в запани, толще и крепче, чем в главном русле реки. Цагеридзе с торжествующей радостью подумал: «Нет, нет, эту ледяную крепость не сорвешь и не сдвинешь никакой силой!» В тесной расселине скалы, обращенной прямо на юг, среди пучков прошлогодней травы, он заметил оранжевый бутон махрового лютика огонька, как их называют в Сибири. Огонькам цвести было еще не поло­ жено, очень рано, но этот поторопился. Рискуя сорваться с обрыва, Цагеридзе спустился в расселину и осто­ рожно сощипнул цветок. Выбраться наверх оказалось еще труднее — од­ на рука теперь была занята , и Цагеридзе долго царапался пальцами по земле, помогая себе локтями, пока боком не выкатился на скалу.