Сибирские огни, 1962, № 2

ял, вслушиваясь, как гулкие молоточки постукивают у него в ушах,, стоял, удивляясь, что песня, которую раньше он принимал за выдумку свеей фантазии, сейчас звучит, наоборот, и громче и отчетливее. Живой человеческий голос ликует, трепещет, призывно манит кого-то к себе. Песня властвовала по ту сторону Громотухи и, словно хитростью пе­ решагнув через трудную преграду, сюда пробивалась уже немного уста­ лая, обозволенная. Но именно поэтому она особенно тянула к себе. Услы­ шать ближе, полнее, разгадать все слова, насладиться полной силой чув­ ства, заложенного в ней. Здесь где-то была головоломная крутая тропа, ведущая к запруде,- Цагеридзе впотьмах отыскал ее, но не решился спуститься — нога... И з а ­ шагал поверху вдоль Громотухи к ее устью, откуда песня, если она все же не плод фантазии,— будет еще слышнее. Он шел на голос жизни, го лос любви, не тоскующей, одинокой, а глубоко удовлетворенной, счастли­ вой, и идти ему было очень легко. От «стрелки», там, где Громотуха и Читаут образовывали острый угол, он увидел маленькую красноватую звездочку костра, полускрытого со­ снами, и сообразил, что там ведь находится наблюдательный пункт. Но> кто дежурит сегодня — как будто Михаил Куренчанин? — Цагеридзе то­ чно не знал. Н аряд делал Шишкин. Песня, новая, может быть уже деся­ тая или двадцатая, но так же наполненная глубокой жизненной силой, лилась оттуда, от этой красноватой звездочки. «Поет девушка. Ее в ночное дежурство Семен Ильич не нарядил бы, —подумал Цагеридзе. — Значит, пришла добровольно. И эти песни тому, кто с нею у костра. Они останутся в памяти потом на всю жизнь. Второй раз так красиво и так нежно, где-нибудь в доме, уже не споешь. Слава любви!» А песни, сменяя одна другую, лились и лились, и к высокому, чистому девичьему голосу теперь иногда присоединялся и мужской голос. Но как ни напрягал свой слух Цагеридзе, отдельных слов расслышать не мог, на­ певы ему были мало знакомы, и он постепенно подчинился просто самому обаянию музыки, словно бы лучившейся от заречного, дальнего огонька. Он не различал подлинных слов. Каждый новый напев рождал у неге в душе собственные слова. Эти слова не всегда очень ловко и связно вхо­ дили в мелодию песни, проплывали в сознании только лишь временами, будто маленькие лодочки по большой воде, однако содержали в себе уди­ вительную силу, наполняли радостью и торжеством. Наверно, и те, кто сидел там, возле мерцающей красной звездочки, пели с таким же чувст­ вом, щедро его отдавая истомной, влажной ночи. Цагеридзе не мало читал и слышал рассказов о полководцах, кото рые наедине проводят в раздумьях последнюю ночь перед решительным- боем. Он был сейчас подобен такому полководцу. Упорно, долго и страст­ но готовил он это сражение. По всем признакам сражение наступит завтра. Но бой будет странным. Его войска — люди, рабочие, вложившие- так много тяжелого труда в свои оборонительные линии, завтра будут сто­ ять бездейственно, лишь наблюдая, как бешена ломится враг на их ук­ репления. Что может сделать человек во время уже самого ледохода! Какой неистовой, невероятной силой сумеет он сдвинуть, оттолкнуть давящие нг> дамбу, на запань ледяные поля, если они все-таки не подчинятся расче­ там и не пойдут за остров, в главное русло реки! Все, что можно было сделать, — сделано. Больше и не придумаешь, и не добавишь ничего. Эти груды досок, мотки стальных тросов и дина­ митные шашки, приготовленные за Громотухой, у верхнего конца дамбьз н против самого поселка, против запани — все это только лишь «на вся­ кий случай», по существу без права применения, ибо самая первая и са~