Сибирские огни, 1962, № 2
Феня тогда не называла фамилий, но, конечно, имела в виду Куренча- нина. И может быть, тоже имея в виду Михаила, Феню спросили: «А как связать, если человек работает красиво, а сам какой-то «в себе»? Замкну тый». Она ответила уверенно: «Надо понимать человека. Замкнутый — это характер. Временная черта в характере. Замкнутые, наверно, и при коммунизме будут. Но тот, кто в красоту труда проник, полюбил труд, он уже только для себя, жадно и скупо работать не сможет. Нет! Он обяза тельно красоту труда понесет всем людям! Ну, а тогда... тогда и черты х а рактера у него станут меняться. Как же иначе? Думаю , так». Хорошо тогда поговорила молодежь. Расходились, спрашивали: «А вот еще о подвигах, о геройстве поспорить бы, разобраться. Афина, когда это будет?» И Феня в ужасе кричала: «Да я пока в красоте труда разби ралась, чуть не умерла! Голова распухла. Не-ет! О подвигах, о геройстве пусть кто-нибудь из ребят разговор начинает. У них геройства всякого больше...» Д а , об этом тоже необходим разговор. Подвиг и повседневность. Ге ройство и просто прилежный, сосредоточенный труд. Как бесцельна и со вершенно пуста оказалась бы для человека жизнь, если бы ему сказали: «Ешь, пей, веселись и никогда ничего не д е л а й » ! Какой неинтересной стала бы она, если бы ему сказали : «Делай только то, что нетрудно и не опасно»! — Дорогой, — проговорил Цагеридзе, подойдя к Михаилу, — я дол го стоял и смотрел, как ты работаешь. Почему я считал, что у тебя нет ни какой специальности? Соблазнял тебя и Петухова пойти в мотористы. А ты плотник. Превосходный плбтник! Зачем скрывал? Михаил легким движением бросил топор вперед, и он аккуратно, но сочком, воткнулся в бревно. — Д а нет, никакой я не плотник,— сказал, заправляя рубашку, вы бившуюся из-под пояса.— Так, только пробую. А вообще над деревом р а бота мне нравится. Лучше, чем над железом. Там скрипу больше. А я ж е лезный скрип не люблю. Передумал я насчет моториста. Столяром бы — вот это поинтереснее! — Хорошо, поставлю в столярку, как только с головками развяжемся и снова дома строить начнем. Д аж е специально с резьбой что-нибудь тебе закажу! Сделаешь? — Не резал, — сказал Михаил. — А почему не сделать? Другие же могут. Почему я не могу? Руки у меня свои, слушаются. Так я считаю, Ни колай Григорьевич: пойдешь — и придешь! — Очень вошел топор тебе в руки! — Взял бы другой инструмент, может, тоже вошел бы. Откуда я знаю? Все пробовать надо. Может, я часы починять могу. Или турбины монтировать, собирать. Хотя и не люблю, когда железо скрипит. Мне вот сейчас позарез хочется с радистом рядышком посидеть, к телеграфному ключу приучиться. Можно? Цагеридзе ответил, что непременно скажет радисту — пусть тот на учит Михаила не только ключом стучать, но и вообще управляться со всей аппаратурой радиостанции. Отходя, он с удовольствием думал, что бывают же люди с золотыми руками, которые все могут. Посмотрит, и сделает. У них не только голо ва, но как бы и сами руки — думающие. Куренчанин как раз такой чело век с золотыми руками. Хотя, наверно, и не понимает, каким превосход ным качеством его наградила природа. Надо помочь человеку. Надо д а вать ему работы самые хитрые, самые сложные, какие только бывают на рейде. Пусть учится, проявляет смекалку, свое удивительное мастерство красиво работающих рук. Вечером, за чаем, он с увлечением рассказывал об этом. З а столом,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2