Сибирские огни, 1962, № 2
лай, что хочешь. Так? Начальника потом под суд, а мне — кандидата или как, доктора? Все ошибки начальника на бумаге разложены. Ум! Н ачаль ник не видел — я вижу. Я советовал — начальник не принял. Вопрос: и на холеру ты радиограмму подписывал «Присылайте скорее»? Просил •— слабость твоя. А ведь прислали бы так и так. Тогда — сила! Стой своем: не нужно, сам все знаю, мой рыск! Гляди, и отбился бы.— Василий Пет рович выругался: — А в прокурорском деле бумажка, у которой внизу «Консультант ЦНИИ» — гиря! Потянуть может на самое дно. Понял? Вопросов нету, начальник? Пройдусь по конторе да пожру в столовке. Дома не ел, бабу у меня со встречи совсем развезло. Перерадовалась лишней стопкой. А занадоблюсь — через час буду на месте. — Хорошо, буду иметь в виду. Василий Петрович поднялся, стал вполоборота, повел рукой с дымя щейся папиросой. — С Баженовой все-таки что? Чем не сошлись? Такими бабами не кидаются. Она тут вокруг своей души забор каменный поставила, одного тебя допустила. Это учти. Многие добивались. Лопатин добивался — в зубы его! К тебе — с улыбкой. А какой конец? Б аба черная ходит. Стяну ло тоской! Зря! Чистое идиётство! У Цагеридзе глухо застучало сердце. Он привык уже к запутанной речи бухгалтера, научился вылавливать в ней главное. Сочувственно, ад ресуя это сочувствие себе, он выслушал издевательскую речь Василия Петровича о консультанте ЦНИИ . Д а , безусловно, был прав Василий Петрович. Он, Цагеридзе, напрасно тогда послал радиограмму, накликал сам себе лишних неприятностей. В этом готов он признаться открыто, вслух, к ядовитому удовольствию Василия Петровича. Но слова бухгалте ра насчет Баженовой, сказанные беззастенчиво, в упор и с намеком на ка- кую-то драму, в которой виновен будто бы он, Цагеридзе, заставили-таки его ожесточиться. Что этот непрошеный наставник все время проверяет его душу! — Мне кажется, Василий Петрович, мы однажды пытались уже р а з говаривать приблизительно на подобную тему. И хватит! Зачем повто ряться0 — Дело хозяйское, всяк сам со своим усам,— пожал плечами бухгал тер.— А это куды ты денешь: какая неволя погнала человека по белу све ту? Правильный бы путь — из Красноярска скорее домой. А нет — в в а гон. У Анкудинова силой вырвать отпуск. Какой дурак такую пору в от пуск стремится? Тем более, из зимы в зиму. От горькой нужды только. На морде написанное ведь тоже не скроешь. Провожал, видел. Зубы не светятся. Глаза словно в озерах плавают. Злишься? Не лезу я к тебе. Делай, думай, как хочешь. А мне Баженова — будто дочь. Жалко. А как? — Простите, Василий Петрович,— тихо сказал Цагеридзе. Ему сде лалось невыносимо стыдно: не понял, на этот раз не понял он, что было главным в путанных словах бухгалтера о Баженовой.— Простите, пожа луйста! О таком не говорят посторонним, но вам я скажу: Мария и для меня самый дорогой человек. Все остальное вы увидите и,--узнаете, когда она вернется из отпуска. Не ревную. Поехала на юг — хорошо! Пусть от дыхает. В марте цветет миндаль, слива. А путевки на лето дают не всег да. Летом пусть она будет здесь! Летом в Сибири лучше, чем на К авка зе. На моем родном Кавказе! — и увлекаясь, почти закричал: — Время придет, мы с Марией объездим все: Крым, Кавказ, Памир! На Камчатку поедем! — Так вот, уже на Камчатку она вроде бы и поехала. Какой юг? Миндаль, сли вы ?— удивился Василий Петрович.— Поехала в Томск. Сам сажал в поезд. Б и л р т в руках держал. Прямой вагон. Откуда путев ка? Не знаю. Кто дал? Если есть — куда? В Томске миндаль не цветет,.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2