Сибирские огни, 1962, № 2

рый постороннюю женщину называет родной матерью. Не могу понять че­ ловека, который хочет родную мать называть посторонней. И не понимаю» где начинается и где кончается гуманность! — Д а , безусловно, это не совсем легко объяснить. Особенно, когда к тебе относятся с заведомым предубеждением. Но я попробую, — надевая очки, сказал Баженов.—Когда мы расстались с Марией Сергеевной, она увезла с собой мою маму. И не сообщила своего нового адреса. Я потерял все следы. Я очень долго разыскивал их, пока, как видите, нашел. Зачем это сделала Мария Сергеевна? Я не утверждаю — из чувства мести. Хо­ тя, вы сами понимаете, женщина, которая не по-доброму расстается со своим мужем, всегда готова мстить ему любыми способами. Охотно до­ пустим, что этого не было. Допустим, Марии Сергеевне просто хотелось, чтобы факт ее замужества остался неизвестным. В наше время даже два, три развода не предосудительны. Но для женщины все же приятнее или быть семейной, или считаться еще незамужней. Я думаю, это в достаточ­ ной степени объясняет, почему Мария Сергеевна предпочитала называть Елизавету Владимировну матерью, а не свекровью. Так, кажется, в се­ мейной структуре называется мать своего мужа? — Он указательным пальцем плотнее придавил очки к переносью. — Теперь, хотите вы знать, почему и моя мама поддерживала версию Марии Сергеевны? — Хочу знать, почему эту версию должны поддерживать вы? И я ! — с раздражением спросил Цагеридзе. — Одну минуту! Неужели, Николай Григорьевич, вы все еще не раз­ гадали деспотичности характера моей бывшей жены? И не понимаете, что старушка должна была подчиниться! Ведь в любой же момент Мария , Сергеевна могла опять перебраться на новое место, бросив ее здесь, на рейде. Уехать так же легко, как уехала она сейчас в отпуск. Вы спраши­ ваете: а почему же я, отыскав, наконец, свою мать, хочу пока оставить все, как было? Вопрос резонный. Но что же мне делать, если сейчас же, немедленно, я не могу увезти отсюда маму! Вы понимаете, мне буквально негде ее поместить, не с кем оставить в Москве. По возвращении домой, возможно на следующий же день, я улечу в Индию. Минимум на год. К а ­ кова в течение этого года будет жизнь моей мамы при Марии Сергеевне, если будет разрушено то, что вокруг себя создала эта женщина? Каково будет и самой Марии Сергеевне, о которой вы как будто довольно-таки нежно заботитесь? Чего я от вас прошу — возможно не гуманность в вы­ соком смысле слова. Это компромисс. Но все же пока это самое лучшее. Мама согласна, я ее убедил. Вы поступите, как пожелаете, вам я ничего не навязываю. И если вы не согласитесь со мной, поверьте, и я, и даж е мама моя, пострадаем меньше, чем сама Мария Сергеевна. Цагеридзе сидел, стиснув ладонями голову. Все внутри него опять бушевало. Да, да, все, что говорит Баженов, возможно, и правдиво и искренне. А жестоко и цинично потому, что предстает во всей своей оголенности, противоречит, мелко и гадко противоречит всем его, Цагеридзе, представ­ лениям и о гуманизме и о честности. Но отвергнуть просьбу этого чело­ века, значит, действительно поступить и вопреки желаниям Марии. Это неоспоримо. Цагеридзе вскочил и забегал по комнате. — Хорошо,— сказал он, останавливаясь.— До возвращения Марии на рейд я согласен. Но не потому, что вижу в этом какой-то «гуманизм». Согласен потому, что без Марии в этом я ничего не понимаю. Пусть оста­ ется до ее приезда все, как было! — Вы очень правильно решили, Николай Григорьевич. А что касает­ ся моей фамилии, есть, кажется, такая категория в родственнической структуре — двоюродные племянники. Повторяю: с мамой я уже условил-