Сибирские огни, 1962, № 2
парень и тоже, как Перевалов, никак не может покорить свою любовь. Сидит, скучает один у костра. Ах, как трудно .дается человеку счастье! Хорошо бы добраться к нему. Все равно сегодня не спать. Под ногами у Цагеридзе зачмокала сырость, он забрел в какую-то мочажинку. А когда выбрался на бугорок, почувствовал — в сапоге во да. Что же теперь, возвращаться домой? Цагеридзе нащупал местечко посуше, поудобнее уселся, стащил сапог и начал выкручивать портян ку. Так не редко приходилось делать на фронте. — А сейчас, Нико, у тебя заботы меньше,— проговорил он вполго лоса. — Тебе нужно заботиться только об одной ноге. Вторая не промок нет. И ему вдруг зрительно представилось, с какой оскорбительностью по смотрел однажды на его ногу этот консультант ЦНИИ , потом глянул на Елизавету Владимировну, а та утвердительно кивнула головой: «Ос, ос! Вот потому...» И тогда консультант — Цагеридзе сейчас даж е мысленно не хотелось называть его ни Анатолием Даниловичем, ни мужем Марии— консультант сказал тоже вслух: «Естественно». Они раздевались, готови лись ко сну. Кровати были переставлены. Консультант ложился в постель Марии, свободную после ее отъезда в Красноярск. И это Цагеридзе было очень неприятно. Это собою заслоняло все остальное. Должно быть, толь ко потому тогда он и не обратил внимания на странный, шифрованный разговор между сыном и матерью. Теперь ему как-то враз все сделалось ясным. Речь шла, по существу, совсем не о нем. Речь шла о Марии. Слова старухи «вот потому» означа ли «из жалости к калеке», а заключение мужа Марии — да, да, вот те перь именно мужа Марии! — следовало понимать: «Ну, что же, это ес тественно, она сама такая же...» И это был не первый намек на что-то тяжко обидное для человека. Цагеридзе медленно перемотал портянку, натянул сапог, ощущая в ноге приятную теплоту, поднялся и пошел дальше. Он думал сейчас лишь об одном, перебирая в памяти все, что произошло со времени отъезда Марии: какое зло мог причинить ей этот... 4 ...Над Читаутской тайгой разыгрывалась метель. Косматые тучи низ ко неслись над землей. Стаями белых птиц летели с сосен смерзшиеся комья снега. И скоро в с е— дома и деревья, земля и небо — смешалось в крутящейся, мглистой мути. Этого ждали давно. Не все же быть только сухому морозцу. Ж дали с тревогой. Что произойдет на реке? Перемешанная со снегом вода прев ратится в зернистую кашу, в хрупкий непрочный ледок, или снег этот не окажется столь губительным? Как поступить на время метели: перекрыть Громотуху совсем или, наоборот, дать воде полный выход? Пусть снег в ней тонет, растворяется «пожиже»! Мнения стариков, бригадиров, лоцманов, опытных рабочих реши тельно разделились. И даже Косованов колебался. А время никак не тер пело. Шлюз на Громотухе был открыт, и метель бушевала... Ах! Только-только залили первым, совсем еще тонким слоем воды очищенную от снега протоку, и она заблестела на морозе зеркально-чис тым, гладким ледком, как обрушилась с неба эта беда... .Н адо решать’ И тогда в ушах Цагеридзе зазвучал хриповатый голос Василия Пет ровича, слова, сказанные им еще очень давно: «Вода в Громотухе на сла бом морозе не стынет, со снегом зерна мало дает». Цагеридзе ударил ку лаком по столу: /
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2