Сибирские огни, 1962, № 2

блокпостах. Пассажиры меняются. Одни уходят, другие, разгоряченные морозом, в тяжелых зимних одеждах, вваливаются в вагон, и тогда начи­ наются поиски свободного места. В купе сибиряки. Это видно по тому равнодушию к морозу, какое Оывает только у сибиряков. Никто не заглядывает в оледенелое окно и не прислушивается, как там бьется свирепый мартовский ветер, точно пы­ тается прорваться в теплый вагон и дохнуть стужей: не радуйтесь, мол, марту, зима еще не ушла с ледяного престола. Вечером в Красноярске было тридцать семь ниже нуля. И это в ночь на пятое марта! Скоро станция Клюквенная, и мне надо найти попутчиков в Харла- мовск. Чего ради торчать на станции! Впереди — Харламовск, встреча с партизанами времен гражданской войны. В этом году будет великий праздник — сорокалетие Октября, и я хочу что-нибудь написать про пар­ тизан Заманья. Но почему у меня такое чувство, будто я еду к себе домой, в далекое детство? Будто совершаю таинственное путешествие в Прошлое? . От Вчерашнего остаются воспоминания, но они всегда Сегодняшние— с новыми словами, с новыми чувствами; обновленные, но не повторенные. И все-таки вагонные скаты выстукивают: «Ты помнишь? Помнишь?..» , В углу на нижней полке проснулась женщина в беличьей шубке. — Что вы сказали? Клюквенная? •— Нет, я ничего не сказал. — А! Извините. — Женщина опять откинулась в угол. С верхней, противоположной полки раздается тяжелый храп. Тор­ чит лиловый нос, похожий на баклажан . Прямо надо мной свешивается маленькая женская рука. Кажется, девичья. Тонкие, чуть согнутые паль­ цы. Рука покачивается от движения вагона, будто с кем прощается. Со вчерашним днем, что ли? Или с розовыми грезами? Я хочу потрогать ру­ ку, сжать пальцы и отпустить. Просто так. Я не знаю, чья рука. Белеют полумесяцы ногтей. Рука покачивается, покачивается. Я хочу, чтобы она была нежной, ласковой, милой и какой-то особенной. Но рука исчезает. Девушка, наверное, повернулась на другой бок. И мне жаль, что я так и не осмелился дотронуться до тонких пальцев. Лиловый нос продолжает выдувать рулады. Проводница громко возвестила: — Станция Клюквенная! А поезд шел. З а окном черно, как в глубоком колодце. Женщина, которая полчаса назад просыпалась, кажется, не слыша­ л а голоса проводницы. — Гражданка! Станция Клюквенная! — Клюквенная? — Сейчас подъедем. — Спасибо. Женщина встряхнулась, встала, выдвинула из-под полки чемодан в чехле, потом начала будить девушку, чья рука недавно свешивалась на­ до мной. — Гутя! Гутя! Проснись, пожалуйста, Клюквенная. Гутя! — Что еще? Кто это? А, мама. Клюквенная? Я спросил у женщины: — Не скажете: от Клюквенной далеко до Харламовска? — Вы тоже в Харламовск? Километров пятьдесят. — Как с транспортом? — Если шоссе не перемело — грузовое такси пойдет в шесть утра, — ответила женщина в беличьей шубке. — Ну, а если перемело — можно доехать с попутной машиной из автороты. Д а шоссе перемело, наверное.