Сибирские огни, 1962, № 1

целую ночь было больно, теперь пусть ей будет больно пятьдесят, сто но­ чей. Пусть от этой боли она тысячу раз умрет, а потом снова воскреснет. Но она станет... Станет матерью! У нее, как у всех, будет своя семья... И чередой пробежали перед нею опять те горькие видения, все-все с того вечера, когда она, рдея застенчивым румянцем, прошептала Ана­ толию, что у них будет маленький, а тот ответил раздраженно и торопли­ во: «Завтра мы подумаем, как это поправить...» И после — шесть лет жиз­ ни без счастья, без тепла человеческого... Баженова плотнее зажмурила глаза. ...Она увидела теперь полутемную комнату красного уголка, рабочих, сдержанно покашливающих в ржидании, когда же председатель закроет собрание, и неожиданно возникшего на пороге нового человека в дымя­ щейся от мороза дохе. «Надо быть не где южнее, а где нужнее», — сказал Цагеридзе в тог вечер. И эти его слова больше всего впечатались тогда ей в сознание. Может быть, именно потому она с такой готовностью пригласила его к себе на квартиру, рискуя еще больше осложнить отношение с Елизаветой Владимировной. Но этот человек сразу покорил ее своей простотой, от­ крытой душой и честностью суждений. А главное, она увидела: человек имеет большую цель жизни, человек тверд, человек упрямо добьется того, чего хочет. Не для себя. Для общего блага. Хорошо находиться ря­ дом с таким человеком! Его сила становится и твоей силой. И еще увидела она в тот же вечер: Николай Цагеридзе красив. Не той, иногда нагловатой красотой, которая притягивает сама по себе, даже при неподвижно-каменном лице, Николай Цагеридзе удивительно красив в разговоре, в жесте, в порыве, когда на лице у него отражается вся его жи­ вая душа, горящая светлым, чистым огнем. Да... А потом она видела его разным. И оскорбительно-прямо упрекающим ее за непочтительное отношение к матери. И энергично отдающим приказания, когда Михаил Куренчанин при­ тащил из лесу на спине закоченевшую Афину. И внимательно выслушивающим советы рабочих, как вернее спасти замороженный лес. И растерянно переминающимся посреди танцующей молодежи, оше­ ломленного мыслью, что он — хромой, и потому его жалеют. И в бешенстве кричащим несправедливо и зло на старика бухгалтера. И ковыляющим без палки, без костыля, среди торосов Читаута по снежным сугробам. И мрачным, с написанной на лице глубокой болью: «Николаю Цаге- ридзе сегодня связали руки...» Глухо бормочущим непонятные злые слова на грузинском языке. И, наконец, — стоящим под окном без шапки, плохо различимым в темноте морозной ночи: «Цагеридзе очень тоскливо. Цагеридзе понял се­ годня — ему одному тяжело, ему без вас больше нельзя. Мне нужно ду­ мать очень о многом. Но больше всего я буду думать, как я люблю вас, Мария...» Она все время видела его разным, и всегда одинаковым — самым для нее дорогим. Николай сказал ей тоже эти слова. Так разве может она не сделать все, все, чтобы действительно стать для него самым дорогим чело­ веком!.. Ее очередь к врачу приближается. Осталась перед нею только одна, уже стареющая женщина, с огромной грудью, похожей на засунутую под платье подушку. Она рассказывала всем, громко, не стесняясь, что похо­ ронила двух мужей, живет'«'за третьим», очень хорошим человеком, рожа­ ла девять раз, но последний сынок чем-то ей повредил. Доктора предупре­