Сибирские огни, 1962, № 1

кому сегодня ночью второму дежурить у запруды, она стояла тут же и всё слышала. — У-у... — Жень, а вы здесь как? — А я здесь так, — беспечно отозвалась Ребезова. — Гуляю, делать нечего. Дома скучно сидеть. А воздух, воздух какой хороший! Ветерок! Подумала: может, на Громотухе и мне подежурить? У костра. Вдвоем. Хорошо-о! Вот и пошла. — Павел Болотников только в два часа ночи заступит. Морозный воздух стал сразу каким-то колючим и едким, от него пер­ шило в горле. Максим едва выговорил свои злые слова. Он понял: рев­ нует. Глупо ревнует. А как удержаться? — В два часа? — переспросила Женька. И вплотную приблизилась к Максиму. — Вот, досада, не знала я. А если хочется с кем другим поси­ деть? — Вдруг, дыша теплом ему в самое лицо, шепнула: — Д а погаси ты свет! Дурак! И вырвала у Максима фонарь, кинула в сторону прочь. Фонарь упал набок, погрузился в снег глубоко и только через какой-то, оставшийся не закрытым, уголок стекла бросал вверх, на макушку ближней сосны свой тонкий лучик. — Жень... — растерянно и радостно выговорил Максим. — Жень... — Другой поцеловал бы, — с досадой сказала Ребезова. — Возьми, дурак, хоть под руку. Тропа-то' узкая. Она просунула Максиму под мышку свою, словно бы ужом вьющую­ ся руку, прижалась к нему, повела, посмеиваясь журчащим смешком. По­ вела совсем так, как когда-то впервые уводила она его к этим же соснам. У Максима постукивали зубы. Было и страшно и хорошо. Хотелось, очень хотелось поцеловать Женьку, только бы она снова наклонилась к нему, приблизила лицо и повторила свои слова. На «дурака» Максим не обижался. «Дурак» у Ребезовой прозвучал, как слово «милый». А об­ ращение круто и сразу на «ты» возвращало Максима к тому счастливо­ му вечеру, когда он держал у себя в руках теплый Женькин платок с кис­ леньким запахом ржаной хлебной корочки. — Так, а фонарь-то, фонарь? Он — казенный. Взять надо, — захле­ бываясь от сладкого волнения проговорил Максим. И тут же обозлился на себя: ничего лучше не пришло в голову! — Ах, казенный? — уже со всегдашней своей ехидцей сказала Жень­ ка. — Ну, как же, тогда обязательно поднять нужно. Деньги высчитать могут. В пятикратном размере. — Да нет, темно будет, — торопливо поправился Максим. — И темно, — сразу же согласилась Женька. — Вдруг еще в темноте неловкий кто-нибудь с тропинки оступится? — И в самое ухо Максиму:— Не то вдруг поцелуемся... Глу-пай!.. А! Гори он или гасни, фонарь! Свой или казенный! Жди Сашка Пере­ валов смены себе или не жди! Небо черное, глухое, тесно припало к земле, давит уши. Ветер, жар­ кий, бьет прямо в лицо... — Жень... Ну, правда же? Это правда? Ты... Максим не помнил ничего, не помнил, как вырвал свою руку из-под локтя Ребезовой, как повернулся к ней, схватил ее жадно, крепко, и как тут же очутился в снегу на спине, отброшенный резким толчком. Ребезова смеялась, журчала ручейком, помогала ему подняться. — Говорила ведь: тропиночка узкая. Надо было теснее идти. Вон как ножками взбрыкнул, бедненький! Не ушибся? — Снова подхватила его под руку. — Максенька, а фонарь? Он же казенный! — И опять, сов­ сем близко и жарко: —Ну, да брось ты его! В потемках лучше...