Сибирские огни, 1962, № 1
так и останется. Не уйдешь от нее. — Он рванул треугольник, поволок за собой. — Эй, Петухов, чего же ты зазевался? Тут же, дотащив до места свой воз, они и расстались. Болотников взялся закуривать, а Максим погнал пустой треугольник по скользкому льду обратно. Толкал, поддавал его ногой и, нисколько уже не сердясь на Павла, с каким-то даже сладко щекочущим в горле удовольствием повто рял про себя: «Эта беда за тобой так и останется. Не уйдешь от нее». Да-а. Эх, осталась бы!.. Но из толпы девчат, сверху, с откоса, вся в мерцающей льдистыми блестками белой пыли, словно сказочная Снегурочка, Феня закричала ему: «Максим! Выручайте! Запарились вовсе». И у Максима ласковая щекотка от горла опустилась к сердцу. Феня стояла впереди всех, по пояс утонув в снежном сугробе, весе ло размахивала руками, какая-то особенно светлая, румяная, привлека тельная. Ну что там Женька Ребезова! Максим помедлил было минутку, соображая, как ему быть, но тут же решился — посигналил ответно: «Иду!» И стал карабкаться в гору. Михаил лопату за лопатой бросал снег под ноги Герасимову, ни разу не остановившись и не разогнув спины. Он задал сам себе урок: до концаЬ Никто его не гнал, не торопил, над ним не нависало никакой опасности. Но Михаил выдумал ее сам. Он действовал так, будто случилась страш ная авария, прорвало гигантскую плотину, и если он не успеет засыпать, заполнить снегом эту вот бездонную яму — хлынет вода, и тогда все по гибло! Так было интересно думать и так интересно было работать. Тем бо лее на виду у множества людей. «Аврал! Аврал!» — подсказывал мозг. «Нет! Нет!» — выстукивало сердце, требуя для себя передышки. Но Ми хаил только кривил губы, теперь уже не улыбаясь, не испытывая одной лишь сладкой радости в мускулах рук, а ощущая в них все больше тя жесть и боль — кривил губы, вопреки всему, и повторял: «Дудки! Миш ку, брат, и сам черт не возьмет!» Ему нужно было обязательно выйти победителем из затяжной борь бы упрямого духа со слабеющей силой рук. Эти руки и это сердце, кото рые все настойчивее напоминали о себе и просили хотя бы маленького от дыха, Михаил уже словно и не считал своими. Они для него были сейчас только строптивыми подчиненными, нарушителями дисциплины. — Миша, посиди малость, — предлагал Герасимов. Присаживался сам и вытирал пот со лба. — Держи, Кузьма Петрович! — отвечал ему Михаил, подбрасывая к самым ногам Герасимова нарочито большую глыбу снега. Он видел, как постепенно яма все же наполняется, как исчезли, з а крылись все «окна» и ровная, плотная гладь все больше сливается с окру жающим ее, не провалившимся льдом Громотухи. И он видел, как течет ему под лопату беспрерывная снежная струя, подталкиваемая с берега широкими гребками. Он видел еще, как Феня, стоя на крутом косогоре, почему-то неотрывно наблюдает только за ним. И это все вместе взятое гнало, заставляло его с прежней неумолимой и совершенно точной разме ренностью делать и делать до конца самим себе предписанное дело. Михаил понял, что победил, не сдался на милость рук своих и серд ца, только тогда, когда Герасимов толкнул его под бок: «Ну, выбирайся^ Миша!» И вслед за ним вылез из маленького остаточка пролома, который тут же был засыпан сверху. Михаил медленно разогнулся и распрямил плечи, чувствуя, как неохотно ему подчиняются мускулы в непривычных уже для них движениях. Постоял, облизывая сохнущие губы, и отшвыр нул лопату прочь. — Шабаш! — гордо сказал. — Ха-ха.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2