Сибирские огни, 1962, № 1

— Пожалуйста, могу помочь. С беседой на тему «Что такое любовь?» — Ну, Маринька!— всплеснула руками Феня и налилась румянцем.— Если это без иносказаний, тогда я вспомнила. Только как раз на это я и не соглашалась. На людях говорить о любви, учить их — пошло. И глу­ по. Никто по установкам месткома и по советам лектора любить не будет. У каждого человека своя собственная и совершенно единственная любовь, ни на какую другую ни в чем не похожая... — Как отпечатки пальцев? — Да! Ты не смейся. Совершенно единственная. Для двоих только. Вот и пусть беседуют люди вдвоем, друг другу объясняют «что такое лю­ бовь», именно их любовь. — Уклоняешься от общественной работы, — посмеивалась Баженова. — Почему? Я могу... Я хотела. О чем-нибудь красивом. Вот беседа: о древних греках. Они знали толк в красоте! — Не лиси, не лиси, Афина, — сказала Баженова. — Уж коли так, поищи чего-нибудь к нашим дням поближе. Может быть, о красоте подвига? Феня на минуту задумалась, держа полуочищенную луковицу в руке и отводя ее как можно дальше от себя, чтобы не ело глаза. — Маринька, полагается обязательно знать, испытать, увидеть то, о чем говоришь, — ответила она. — Иначе, у меня во всяком случае, ни­ чего не получится. Будет скука ужасная. А подвига настоящего сама я ни разу еще не видела. Ну, как я смогу своими, новыми словами передать его красоту? А повторять, что другими тысячу раз уже было написано... Читали же люди! — Ты не очень права... — начала Баженова. И прикрикнула: — Луковицу-то, луковицу кроши побыстрее!.. Во-первых, не все люди чита­ ли, и не всё читали, что было о красоте подвига написано. Значит, уже повторений не бойся. А во-вторых, живое слово всегда иначе, сильнее, действует, чем написанное... — Когда оно совсем, целиком свое, — упрямо вставила Феня. — Может быть, не спорю... Что же, поищи свое. Но на крайний слу­ чай, поверь, совсем-совсем неплохо напомнить и чужое, если оно боль­ шое, сильное, вечное. Есть слова, лучше которых никогда не скажешь. Но я не заставляю. Пожалуйста, рассказывай о том, что ты сама видела, знаешь... — Есть люди, одни тяжело и безрадостно, а другие очень легко и красиво работают... — Феня отчаянно замахала руками: лук все-таки за ­ ставил ее заплакать. — Ой, не могу!.. Ой!.. Но я не понимаю, Маринька, я не знаю, как это объяснить... Лук щипал глаза невыносимо. Слезы туманили всё вокруг. Все пред­ меты представлялись фантастически искаженными. Нож с невероятно широким лезвием и в крупных зазубринах, как поперечная пила. Элек­ трическая лампочка вытянулась над столом длинной каплей, вот-вот сплетением радужных колец она упадет прямо в горку муки. Стол изог­ нулся корытом. У оконной рамы раздвоились переплеты, а у Марии стало четыре руки. Феня подбежала к умывальнику, уткнулась лбом в полотенце, висев­ шее рядом на гвоздике, и облегченно вздохнула. Полотенце было прох­ ладным, чуточку влажным. Феня терлась лицом, не беря полотенца в руки, запачканные луком и мясом. А сама между тем думала, что если ей при­ дется говорить о красоте труда, то непременно нужно будет говорить с Михаиле. Никто не работает так красиво, как он. Но ей самой не разгадать — почему это. А расспросить Михаила... Баженова хохотала: