Сибирские огни, 1962, № 1
корпусом: легко швыряет в сторону. Может быть, и не легко. Но — кра сиво. И не бредет потом дальше, как некоторые, держась рукой за пояс ницу. Он — отшвырнет бревно и сразу выпрямится, вытянется, поста вив плечи прямо. Завидно смотреть на него. Самой хочется так же откинуть в сторону бревно или взять тяжелый лом — ударить в звонкую льдину! В его движениях одно только режет глаз и даже чем-то обижает. Это — как он обращается с инструментом. Не глядя на него, небрежно, будто подчеркивая, что ведь работает-то человек, сам человек, а не эта, какая-то железная штука. Нужно ему заменить в деле топор пешней, и— топор, кувыркаясь в воздухе, летит на лед, втыкается тонким лезвием в снег, перемешанный с песком и мелкой галькой. Понадобился снова то пор — и теперь пешня, подпрыгивая, катится по льду. Феня любуется Михаилом, но такой грубости по отношению к своему инструменту никак не может понять и простить. «Да разве голыми руками, без хорошего ин струмента, сам человек в состоянии что-нибудь сделать!»—хочется крик нуть. И еще ей виделось, как она спорит глупо и долго, стоя уже рядом с Михаилом. В проруби мерно дышит черная вода. Михаил ей показывает: «Федосья, будь осторожнее, не оступись». Он вовсе не глумится над нею. он бережет ее, отводит дальше от проруби. Потом подает руку, чтобы по мочь подняться на крутую, скользкую тропинку. Но Феня борется с Миха илом, отталкивает его руку, кричит ему какие-то злые слова. Пятится, пятится и ... падает в прорубь! ...Проснулась она вся мокрая, будто оказалась и вправду в прору би, только с теплой, а не ледяною водой. Проснулась с чувством радост ного облегчения: ломота в ногах прошла, распаренное тело приятно ще котали мелкие мурашки, а главное — не нужно было больше спускать нагруженный бревнами воз с головоломной крутизны, не нужно было, хо тя бы и во сне, продолжать свой бесполезный и злой спор с Михаилом. — Маринька, побежали скорее в кино! — сказала она, ногами сби вая на пол всю груду одежды, набросанной поверх одеяла. — Да ты что! — засмеялась Баженова. — Кино вот-вот уже кон чится. — Ну-у! — с огорчением протянула Феня. — А мне сегодня так хоте лось пойти. И ты из-за меня осталась дома? — Как видишь. Оцени! Вот до чего верная у тебя подруга, — шутя сказала Баженова. Это было правдой, хотя и не полной. Вся правда заключалась в том, что Марии хотелось обязательно дошить себе в этот вечер новое платье. Обязательно! Вдруг, сама не зная с чего, в последнее время она стала чувствовать, что одевается плохо, скучно. И деньги есть, и ткани подходящие в магази не имеются, и все рейдовские девчата, особенно Лида, наряжаются куда лучше, а у нее желания выглядеть поинтереснее не было. Теперь оно по явилось. Отрез на платье Баженова купила не из самых дорогих, но все же очень хороший, чисто шерстяной. По цвету — вишневый. Очень к лицу, к волосам. Елизавета Владимировна помяла ткань негнущимися пальцами, вздохнула: «К лету дело идет, в жару не наденешь. Моль побьет. Лучше бы штапелю купили, Марья Сергеевна. Перед кем тут в шерстях да в шелках красоваться?» Было понятно, кого имеет в виду Елизавета Владимировна, было по нятно, чего опасается, — не увез бы «южный» Марию. Как останется она
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2