Сибирские огни, 1962, № 1

сультация! — Василий Петрович захохотал: — Дебет-кредит, будь здоров! И опять безмерно противным сделался бухгалтер для Цагеридзе. До ■чего же черным он видит весь мир! Не знает совершенно, кто такой он, этот консультант, а уже заранее подозревает в нечестности и подлости. — Что же советуете вы мне, Василий Петрович? —■еле сдерживаясь, спросил Цагеридзе. — Ответить Анкудинову, что все сотрудники ЦНИИ леса и сплава мерзавцы и потому не следует их сюда посылать? — В точку. Именно не следует, — сказал Василий Петрович. — Ан­ кудинов тебе шиш, ты ему — тоже! А мерзавец ли, нет ли, приедет — не­ известно. Рыск! Тебе всяко и одного рыску хватит. На Громотухе. Второй совсем ничего не прибавит. Посинел? Вонзил я тебе железного ерша. В самое сердце. А как? Как думаю. По-другому не могу. Подумай. Раскинь мозгами. Помайся ночку. Он собрал на столе документы с испорченными подписями, сделал несколько шагов к двери и вернулся. — Помайся здесь. В одиночку лучше. Ежели с Баженовой не полу­ чилось еще — чтобы душа в душу. Так тебя понял: без любви. Вот и по­ бегай тут один. От печки тепло. Мне знакомо. Было: бегал. Теперь давно не бегаю. Беда зажмет — к своей привалюсь. Пошепчу, все открою. Лег­ че. Без этого как? И еще подумай: зря с Баженовой у тебя любовь не вы­ ходит. Баба стоющая. Но притом, учти, давно в себя смотрит. Опасно для человека. В себя смотреть. А с чего? Кросворт! Ищешь клад, разгадай — вот тебе и клад в руки. Тоска не из воздуху берется. Может, живое у нее своего просит, а умом себя останавливает. Не смеет. Ты так не прибра­ сывал? Цагеридзе каменно молчал. Василий Петрович встряхнул бумаги, свернул их в трубочку, зажал в кулак. Посмотрел жалеюще. — Или у самого тебя противность к ней какая? Бывает и так. Одно­ му красота, а другого трясет — не надо! Смотри. Пошел я, — и еще раз •вернулся от самой двери. — Больше того рыску, какой ты взял, нету. На холеру тебе штопором еще душу станут вытаскивать? Анкудинов, кон­ сультанты. Тю рьма— так тюрьма, все одно. Об этом тоже подумай. Б а ­ женова хотя передачи тебе приносила бы. Ласка, забота женская — греет. Словно избитый, Цагеридзе сидел за столом и неподвижно смотоел на дверь, за которой скрылся Василий Петрович. Злая жаба — не человек. Даже когда он дает свои «добрые» сове­ ты — тут же в них обязательно и яду, грязи какой-нибудь подпустит. Ци­ ник! Циник! Нет ничего у него светлого и святого. А еще о любви рассуждает! Цагеридзе вдруг зримо представились набрякшие мешки под глаза­ ми Василия Петровича, его нижняя губа, тяжело падающая при разгово­ ре, черные, прокуренные зубы. И тут же, рядом с этим отвратным ли­ цом — медленная, тающая улыбка Баженовой. Ее всегда в сторону шра­ ма на шее слегка наклоненная голова, быстрый взгляд из-под темных, густых ресниц, реже теплый и беззаботный, а чаще — сдержанно отчуж­ денный. Взгляд «в себя», как это называет Василий Петрович, предлагая стать чуть ли не посредником между ними. Посредником... И ему, Цагеридзе, идти на откровенный, мужской разговор с этим циником о своих чувствах к Баженовой? Да, он, может быть, любит Марию. Да, он рад бы сейчас не «бегать» здесь в одиночку, как, опять-таки, посоветовал Василия Петрович и как непременно сделает он, Цагеридзе. Он рад бы послушать Марию не че­ рез „стол со своего начальнического кресла — послушать, сидя рядом в тесной темноте, зная, что ее сердце бьется совсем так, как и твое, что она