Сибирские огни, 1962, № 1

— Не жалуюсь, — Цагеридзе недовольно передернул плечами. — Видимо, й сам очень редко пишу своим приятелям. Василий Петрович задумчиво выдул длинную струю голубого дыма. — Тоже зря. Делиться надо. Заботами, тревогами. Легче. А уж во всяком разе от баб тебе иметь бы можно. — Не понял. — Красивый. В силе мужской. Почему не написать? Ей. С которой ежели что было. Получать обратно ответы. Хорошо. По-человечьи. Не обя­ зательно — драмы. Вспомнить приятность встречи. Хотя бы и случай. С душой, с теплом. А что? Нет пакостнее только одного — полюбил, а фа­ милии не знаю. — Война и госпиталь не очень подходящие места для любви, — раз­ дражаясь, сказал Цагеридзе. — Понимаете? А другого времени у меня еще не было. Николай Цагеридзе не искатель «случаев», о которых вы говорите. Он полюбит женщину только тогда, когда будет знать фами­ лию! Не спрашиваю, как делали вы. — А чего не спросить? — Василий Петрович грудью навалился на стол, поставил подбородок на кулаки. — Спрашивай! Не откажусь. Слу­ чаи были. За дерьмо бы себя считал, не за мужика. Были. Но без подло­ сти. Без драмы. Кто с подлостью — тех давить, сукиновых сынов! Гля­ дишь: рожа моя сейчас распухшая. А по молодости была ничего. Вполне подходящая. Любили. Красивые любили. Всех помню. Как в светлом сиянии. Найдет на душу мрак, чем отгоню? Припомню: было. Стоило жить. — Теплым светом зажглись глаза бухгалтера, подобралась в улыб­ ке тяжелая нижняя губа. — И сейчас этим жить стоит! Не на час оста­ ется. Навсегда. Думаешь: таюся? Двадцать третий год со своей законной живу. Знает все. О каждой. При ней, шабаш, не было. Не надо. Не свинья. Но тем — первым — и сейчас поклоняюсь. За счастье, за радость. Жи­ вым. И которых даже на свете нет. Память твердо храню. А как? Ж е­ ниться вздумал, прежде чем от невесты слово «да» — ей все на совесть. Про всех. Иначе, тоже, как? В этом самый малый обман душу уже разру­ шает. Ждешь полной любви — отдавай тоже полную. В этом проба: на­ чистоту. Все сам расскажи. Только тогда спрашивай ответа. Как по-дру­ гому? Вначале Цагеридзе хотелось оборвать его, сказать, что это вовсе не предмет для разговора в конторе, что он устал, озяб, хочет как можно скорее подписать документы и пойти домой, но вдруг почувствовал — нет, резко оборвать Василия Петровича не может. Была в коротких, об­ рубленных фразах бухгалтера какая-то искренняя и светлая, человечная сила, опровергать которую он, Цагеридзе, не может, не имеет права, не нанося обидного, несправедливого удара старику, при всей своей грубова­ тости все-таки с глубокой уважительностью отзывающемуся о любви. И— тем более не имеет на это права, что, торопясь вначале перевести весь раз­ говор в служебный, деловой, он сам сказал, по существу, заведомую не- . правду... — Вступать с вами в спор я не готов, — проговорил Цагеридзе. — Я зашел сюда, чтобы подписать документы. Что должен я подписать? Василий Петрович тягуче откинулся на спинку стула, вынул изо рта недокуренную папиросу, с сожалением посмотрел на нее, расплющил об угол стола и отшвырнул к порогу. — Документы — что. Обыкновенные. Чек на зарплату, безлюдный фонд. Жироприказы на перечисленье налогов. Половина всего нормаль­ ная, а половина — в копилку. В счет второй резолюции. Акт есть еще. Списание тонких тросов. Негодных. Утвердить счет уставного фонда. Тросы те, что на запруду пошли. Черт-те что ими Шишкин там к соснам привязывал. Не все на твою вторую резолюцию вешать.