Сибирские огни, 1962, № 1

вое настроение пролетария, вытекающее из осознания им своих сил, из более ус­ ваиваемого им взгляда на себя, как на хозяина мира и на освободителя челове­ чества»1. Не трудно заметить, что М. Горький искал в то время определение своего метода, и весьма любопытно, что он свя­ зывал его с «романтизмом коллективиз­ ма». «Проводник всемирного братства и свободного труда», «хозяин мира» и «освободитель человечества» — вот воз­ вышающие черты героя «романтизма коллективизма», то есть горьковского героя. Приподнятость выразительных средств может быть, а может и не быть. Как за внешней «реалистичностью» иной литературы скрывается настоящий де­ каданс, так за добротной реалистично­ стью нашей литературы скрывается под­ линная романтика, которая обусловле­ на самой реальной «фантастичностью» нашего времени, его героичностью, его страстной устремленностью в коммуни­ стическое будущее. М. Горький писал впоследствии: «Наша действительность героична и потому романтична». Проблема природы революционного романтизма как составной части социа­ листического реализма у нас, к сожале­ нию, еще не изучена. Но уже очевидна нерасторжимость понятий реализма и романтизма в наше время, их единство и слитность необходимо вытекает из са­ мого объекта изображения—советского человека, социалистического общества, ныне строящего коммунизм. Эта слит­ ность стала характерной особенностью социалистического реализма. А. Фадеев тад и писал: «У нас, быть может, впер- вьш в истории мировой литературы, реа­ лизм органически слит с романтикой»2. В нашем литературоведении очень много неясностей в решении этой проб­ лемы, потому что о методе и стиле мы частенько говорим абстрактно, без уче­ та опыта советской литературы. Кто может сомневаться, что Фадеев и Вс. Иванов, Лавренев и Гайдар, Баг­ рицкий и Светлов, Вишневский и Пау­ стовский — писатели-реалисты, и в то же время «романтическое» в их творче­ стве выражено особенно сильно и ярко. Это любопытные факты нашей литера­ туры, и они требуют осмысления. А ведь у нас случается и так, что не­ которые исследователи, даже говоря о творчестве Горького, в частности о его «Матери», не находят нужным сказать о «романтичности» образов Ниловны и Павла. Для них это только «типические характеры в типических обстоятель­ ствах». Весь пафос анализа «Матери» в десятом томе «Истории русской литера­ туры», например, сосредоточен на дока­ 1М. Г о р ь к и й . История русской литера­ туры. М., 1939, стр. 70. 2 А. Ф а д е е в . За тридцать .лет. М., Совет­ ский писатель, 1957, стр. 373. зательстве, почему неправ В. Боровский, называвший тип Ниловны как «малове­ роятный» и «надуманный», почему не­ правы буржуазные и меныпевиствующие критики, враждебно обвинявшие Горь­ кого в том, что он «выдумывает» своих героев, «романтизирует» действитель­ ность. Конечно, ни Боровский, ни эти критики не были правыми, особенно по­ литически, но на этом основании обхо­ дить вопрос о революционном романтиз­ ме в творчестве Горького нельзя. Здесь не место снова и снова подроб­ но говорить о Павле Власове. Но вот что пишет о нем М. Горький: «Его охва­ тило необоримое желание отдать себя силе своей веры, бросить людям свое сердце, зажженное огнем мечты о правде». И сразу перед нашими глазами возникает легендарный, романтический образ Данко. Реальное в Павле слито, переплетено с «легендарным», причем и стилистически это выражено Горьким так же, как в легенде о Данко, и возвы­ шенно, и торжественно. Очень показательно в этом отноше­ нии творчество Э. Багрицкого. Поэт дол­ го искал себя и от беспредметной выс­ пренности, от книжной романтики своих ранних творений пришел к правдивому изображению романтики нашей жизни— к социалистическому реализму, которо­ му нисколько не противоречили, как ока­ залось, его по-новому романтические ге­ рои и те «возвышенные» слова-краски, которыми он их рисовал. Или возьмем, наконец, нашу текущую прозу. Нетрудно заметить, что она изо­ бражает преимущественно современно­ го молодого человека. Он стал главным героем многих произведений. Это — за­ кономерное явление. Молодой человек— решающая фигура завтрашнего дня, и мы уже не можем не учитывать этого обстоятельства в наших теоретических построениях. Сейчас можно назвать не один десяток произведений, в которых главный герой — юноша, воспитанный советской школой, советским государ­ ством, социалистическим обществом. Это произведения А. Кузнецова и Н. Де­ ментьева, С. Сартакова и А. Чаковско- го, В. Ажаева и В. Липатова, И. Лавро­ ва и... Можно назвать многих других ав­ торов. Однако и этих я перечислил здесь не случайно. У некоторых из них в произведениях есть та «приподня­ тость», которую нередко приравнивают к «идеализации», есть и не вызывающая сомнений добротная «реалистичность», которую никто не обвинит в «приукра­ шивании». Но внимательно вглядываясь в образы, созданные ими, обнаружива­ ешь и то, что их объединяет. Это — те­ ма труда и характер ее воплощения. Как бы «буднично» не выглядели люди труда в произведениях этих авторов, они словно не могут избежать особенной, присущей нашей жизни романтики соци­ алистического труда, т. е. романтики постижения законов природы и овладе­