Сибирские огни, 1962, № 1
стекле кусочек жести, на которой сам корявым почерком вывел: «Даешь Лозьву!» Отошел в сторону, полюбовался, прочел в голос и удовлетворенный сел за баранку. — Хватит, отдохни малость! — сказал ему механик, когда спохватился, что без отдыха водит Соколов свой МАЗ третью смену. — Не-е, — мотнул головой Николай и показал рукой в овчинной рукавице на смотровое стекло, — никак нельзя! Апрель, понимаешь... Вскоре то там, то здесь, у копров и на берегу, появились на фанерках, на до щечках и просто на бумаге, то аккуратно выписанные, то начерканные черни лами, но одинаково горячие слова: «Даешь Лозьву!» Могучий клич конников гражданской войны, шедших на Перекоп, и танки стов,' рвавшихся к Берлину весной сорок пятого, ожил и загремел на берегах та ежной Лозьвы, в лесах Северного Урала, покатившись на сибирские земли: «Даешь Кершаль!», «Даешь Пелым!», «Даешь Нарыкары1». Но это — позже, а пока люди рвались на левый берег Лозьвы, через первую преграду, ставшую на их пути в Сибирь, И чем сильнее пригревало солнце, тем ожесточеннее трудились мостовики. В тот день, когда Игорь Александрович Ва силевский встревожился метеосводкой, сулившей потепление, день выдался на- диво. Весна растапливала снега в горах, разбивала лед горных ручьев, плутала по болотам, оставляя на снегу рыжие пятна проталин. Так было и на другой день, и на третий. А на четвертый, с полудня, загудели на левом берегу леса. Злой ветер притащил тяжелые облака. Они сгущались, нависали, приникали все ниже к земле... Враз не стало весны. Февральской вьюгой забушевал апрель. Да та кой, что и не в каждый февраль случается. А когда на время стихал ветер — буйствовал мороз. Резо Гаприндашвили, впервые увидавший северный буран, приуныл. — Слушай меня, Николай, — обратился он к бригадиру, — такого на Кав казе не бывает... Сколько может такой буран быть?... — А кто его знает, — откликнулся Кречкив, — по мне так хоть десять дней — по душе придется... Успеем с мостом! — Ай-ай, плохо, ай, плохо, — покачал головой Гаприндашвили, натягивая вторые ватные брюки. В крепкий мороз совсем трудно стало копровикам. Свет прожекторов упирал ся в мятущуэся пелену, бродил из стороны в сторону и, случалось, не мог про низать снежьле вихри. Но все равно били дизель-молоты... К ночи буран разыгрался с новой силой. Снег слепил глаза. Метались пуч ки прожекторного света, плясали в мути желтые блики электрических лампочек, а копры стучали, стучали, ухали по сваям молоты... И вдруг!.. Свет пропал. Гу стая темень скрыла заснеженную реку. Электромеханика Петра Лукьянца броси ло в жар. Что случилось? Кинулся к двигателю. Все в порядке. К динамо-машине. Все, как надо. Сорвало проводку, мелькнула мысль. Он навалился на дверь, с трудом выбрался из помещения. Ветер норовил сбить с ног. Лукьянец шел, сог нувшись, ничего не видя, только чутьем угадывая направление к копрам. Возле первого копра столкнулся с Николаем Кречкив. Бригадир стоял, при крыв лицо рукавицами. — Провода сорвало! — крикнул на ухо. — Ва-аа-ло-о! — на разные голоса подхватил ветер конец слова и метнул его в снега на Лозьве. — Палить костры! — не расслышал за бураном команду подбежавший к бригадиру машинист дизель-молота Александр Любименко, — сердцем понял. А по берегу в этот момент уже заметались бледные пятна огней. Они двигались цепочкой, спускались на лед, тянулись к копрам. Бежали с факелами плотники Евгений Дутов, Терещенко, Куликов, сварщик Петро Завируха, кузнец Виктор Клевцов...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2