Сибирские огни, 1961, № 12

линии отрогов, сливающихся у горизонта в один мощный хребет, и разглядеть провалы с их гранитными стенами. — Миша, какая видимость! Разве ты вечером не наблюдаешь? — Надо бы, да помощник с рабочими ушел в ущелье за водой. — А я не гожусь, что ли, в помощники? — Тогда пошли! До шпиля, где над бетонным туром возвышается деревянная пирамида, — метров триста крутого подъема. Сливаются зубцы, купола, отроги. И наш голец господствует над всем окружающим. Михаил Михайлович устанавливает на туре инструмент — тяжелый теодолит, приводит его в рабочее положение. Я осматриваю горы. Джугдыр уходит от нас на север, беспокойный, вздыбленный, прикрытый густыми облаками, словно се­ рым шинельным сукном. — Голец Саго — видишь? — говорит мне Михаил Михайлович, показывая рукою вправо от Джугдыра. За Маей, скрытой от нас в глубине провалов, виден безымянный хребет, широкий и плоский, расчлененный мелкими ложбинами. Издалека он напоминает пустыню после смерча, покрытую гигантскими дюнами. С первого взгляда узнаю Саго — господствующую вершину этого хребта, угрюмую и толстую, как откорм­ ленный боров. До нее, по прямой километров сорок будет. Михаил Михайлович наводит на вершину трубу инструмента, припадает глазами к окуляру. — Дьявольщина! — досадует он. — Пирамида все-таки плохо видна. — Может, глаза твои устали от долгой работы, дай взгляну. Он уступает мне место у инструмента. Сейчас, в трубу, Саго мне кажется совсем близкой, вся как на ладони, облитая ровным светом закатного солнца. Вижу и пирамиду, но тускло, в синеве далеких гор. С таким изображением ее, конечно, не отнаблюдать. Сбоку, под тупой вершиной, на скалистом прилавке хорошо заметно белое пятно — палатка Трофима. — Если завтра будет свет, за ночь закончим наблюдение? — спрашиваю я. — Конечно. Но для этого надо сегодня измерить все углы, не связанные с направлением Саго. Их немного. Михаил Михайлович привычным движением руки отводит трубу вправо от Саго, быстро находит нужную вершину с пирамидой, и, пока ловит в бисектор инструмента цель, я успеваю раскрыть журнал, достать ручку, приготовиться к записям отчетов. Сознаюсь, давно не занимался такой работой, и, хотя программа вычислений здесь, у инструмента, очень упрощенная, тем не менее чувствую себя, как на экзамене, мальчишкой. — Миша, не торопись, не дай оскандалиться,— умоляю я. Он смеется: — Вот когда ты в моих руках! Д,,уж постараюсь. — А двадцатилетняя дружба? — Этого не предусматривает инструкция. — Зря обрадовался, я ведь пошутил. — У нас есть время проверить, шутишь ли ты. Его лицо вдруг становится серьезным. Он называет градусы и минуты... ...Время летит быстро. Гаснет солнце на лиловом горизонте. Последний прием Михаил Михайлович делает с натяжкой на свет. Затем он подсаживается ко мне, критически осматривает записи и тут же чертыхается: не нравится ему моя работа. Затем он повторяет все вычисления самостоятельно, так уж положено на наблюдениях, и получает мои результаты. — Значит, договариваемся: еели завтра ночью закончим полностью про­ грамму наблюдений, то с тебя будет причитаться, — говорит Михаил Михайлович, ощупью спускаясь по камням.