Сибирские огни, 1961, № 12

Ах, шельма, пугаешь! А я не уйду! Ее рто удивляет. Она протирает крошечными лапками плутовские глаза, на­ целивает их на меня, не верит, что это пень. И вдруг падает по стволу вниз голо­ вой до самых корней и снова дразнится. Я не поддаюсь соблазну, стою. А плу­ товку терзает любопытство. Два прыжка, и она на тоненькой березке совсем рядом. Опять сверлит меня лукавыми глазками. То привстанет на дыбы, прило­ жит лапки к белой грудке, то почешет за ушком, беспрерывно гримасничает и трясет пушистым хвостиком. — Ах ты, баловница! — шепчу я в восторге, как ребенок, плененный игрой. Миг — и белки нет на березке. Вижу, скачет попрыгунья вверх по стволу и замирает на первом сучке, озорно повернувшись в мою сторону. «Вот и не поймал, ха-ха!..» — Да я и не ловил тебя, глупенькая шалунья! Иду дальше. Опять тихо, мирно в тайге. Шаги глохнут в мягком моховом покрове. Сквозь колючие узоры леса виднеется пологая вершина гольца Нимни, где работают астрономы группы Новопольцева. Правее и ближе широкая падь. Выхожу к ней, останавливаюсь в раздумье — куда направиться? Исчезающее солнце бросает на умиротворенную тайгу прощальный луч, как обещание: «Я вернусь, непременно вернусь...» Сказочная картина, разрисованная красками мягких тонов, магнитом притя­ гивает взор. Все мерцает, переливается, гаснет. Тут же опять возрождается, и я вижу новые, еще более нежные цвета. Сделай их ярче, контрастнее — и это уже не будет столь прекрасно. Какая-то крошечная птичка свечой поднялась в высоту и, замирая над вер­ шинами лиственниц, долго трепещет крылышками от восторга. И вдруг безмолвие леса прорезает рев. Что бы это значило? Стою, жду. Рев повторяется... Вижу, из перелеска пугливо выскакивает черный зверь. Это самка сохатого. Стремительной иноходью несется она через падь. З а ней теленок. Следом сквозь чащу выламывается медведь. Огромными прыжками он накрывает малыша, под­ минает под себя. До слуха доносится предсмертный крик сохатенка. Я упираюсь спиною в лиственницу, вскидываю карабин, целюсь. Тишину взрывает выстрел и следом второй. Косолапый убийца никнет к земле. Жду с ми­ нуту. Не шевелится. «Хорошо угодил!» — хвалю себя мысленно и иду через падь. Медведь мертв. Поодаль от него, за елью, лежит загрызенный теленок, вверх брюхом, разбросав в воздухе, как в быстром беге, длинные ноги. Сбрасываю котомку, кладу на нее карабин. Тишина. Собак не слышно, но они должны явить­ ся на выстрел. Я ощупываю зад убитого медведя. Он толстый и мягкий. А какая шуба — густая, пушистая! Радуюсь — легко досталась добыча! Вытаскиваю нож. Подхожу к зверю, слегка поворачиваю его на спину. Беру заднюю лапу в руки, с трудом втыкаю острие ножа под кожу у пятки. Ну и крепкая! Хочу сделать надрез по-над ступней, но вдруг чувствую на себе чей-то гип­ нотизирующий взгляд. Поднимаю голову, и сердце каменеет — на меня смотрят синие малюсенькие медвежьи глаза. Я стою, как истукан. Не выпускаю из левой руки его лапу. Зверь поднимает голову, тянет носом, и от сильного толчка я лечу кубарем в сторону, за ель. Как выяснилось позже, попала только одна пуля, задев медведю позвонок. В таких случаях нередко возникает шок. Возможно, физическая боль, причинен­ ная ножом, помогла ему прийти в себя... Не попадись в этот момент зверю под ноги котомка с карабином, он поймал бы меня в прыжке. Этого не случилось. Пока медведь потрошит рюкзак, я прихожу в себя. Вся надежда на ель. Косолапый точно вдруг вспоминает про меня, бросается к стволу, за которым