Сибирские огни, 1961, № 12

— Может быть, ты скажешь хотя бы в нескольких словах, что случилось с вами? — Что случилось... Вот вам мой дневник, написан он неразборчивым по­ черком, но ты, Хамыц, прочтешь. Над далеким горизонтом потух закат. Еще не окрепли редкие огоньки звезд, а уж долину накрыло мраком. Тайга, убаюканная прохладой, засыпала. Где-то в чаще, не добежав до нас, заглох ветерок. — Спокойной ночи] Ты, Трофим, ляжеш ь со мною. Он не удивился. Я сбрасываю с себя жалкие остатки одежды. Забираюсь под полог. Неужели не нужно до предела напрягать мышцы, бороться с бешеными бурунами? Неуже­ ли здесь все к нашим услугам? Я засыпаю, точно опускаюсь на дно теплого озера... Пробуждаюсь внезапно, словно от набатного звука. Где я? Напрягаю па­ мять: в голове неясные отрывки вчерашнего дня. Открываю глаза. Рядом лежит Трофим. Еще ночь. На полотняной стене пляшут огненные блики костра. Слы­ шится людской говор. С трудом приподнимаю полотнище полога. Непроглядным мраком окутана тайга. Стоит она — не шелохнется. Спит. Огонь костра освещает картину: Хетагу- ров, сложив по-кавказски калачиком ноги и наклонившись к огню, читает вслух дневник. Техник Кирилл Лебедев сидит рядом, обхватив загрубевшими руками согнутые колени, хмурит густые брови. Радист Иван Евтушенко, светловолосый парень с задумчивым лицом, топчется у костра, сушник в огонь подбрасывает, а сам прислушивается и покачивает головою. Не торопясь, поднимается десятник Александр Пресников, великан, добро­ душный человек, расправляет могучие плечи, широченными ладонями растирает затекшие ноги, удивляется вслух: — Приключится же такая чертовщина!.. — И, зачерпнув из котелка чай. стоя, пьет. Филька Долгих — щупленький, остроносый с быстрыми птичьими глаза­ ми, — сидя, подпирает спиною толстую лиственницу. Вот он ленивою рукою до­ стал из кармана кисет, отрывает бумажку, мнет ее, насыпает махорки, подносит цигарку к губам, хочет склеить ее, да так и замирает с открытым ртом, повер­ нувшись к Хетагурову. У забытого всеми «стола» Кучум караулит пахнущие куски мяса, нанизан­ ные на деревянные шомпура. На хитрущей морде пса — отвращение к мясу, но он сладко облизывается. Спохватившись, он снова напускает на свою морду безраз­ личие и незаметно подползает все ближе и ближе к жирным кускам мяса. — Кучумка, нельзя при людях! — ласково окликает его Филька. Тот дико косится на него, нехотя отходит к исходной позиции, чтобы начать все сызнова. Пламя пляшет, подкормленное смолевыми сучьями. Скачут изломанные те­ ни деревьев, гримасничают лица слушателей. Самое глухое время ночи — ни шороха, ни звука. Голос Хетагурова слабеет. Затух костер. Лагерь уснул. Поднялся месяц, и его голубоватый свет про­ низал поредевший туман. С усилием выбираюсь из-под полога. Дует леденящий ветер. В тайге, при­ хваченной ночной сыростью, копятся холодные синие тени. Над мутной сталью реки тают легкие клубы серебристого пара. А вдали над грядами темных хребтов широко и ясно разливается по небу розоватый рассвет. — Ут-рра... Ут-рра... Ут-рра... — твердит какая-то пичуга. Долго стою я неподвижно, опьяненный впечатлением первого утра вер­ нувшейся жизни. Убедившись, что намять действительно не обманула меня, что мы среди