Сибирские огни, 1961, № 12
котором лежит расслабленное тело Василия Николаевича, и не может за вя за ть Морской узел. Неужели забыл , как это надо делать? Да, не может вспомнить, тычет концом не с той стороны в петлю, тянет, узел не вяжется, но он, сощурив глаза, упрямо повторяет одно и то же. — Тебе помочь? — Чертов узел, кто его придумал! — Трофим зло выругался. Я вижу, как он опять не в ту сторону делает петлю, не так держит конец. Узла не получается. Он в гневе отбрасывает веревку, мрачным уходит на нос к веслу. Привязываю капюшон спального мешка к грузу, так Василия не снесет вол на, даже если засядем в бурунах. Проверяю, все ли убрано,- Беру шест, оттал киваюсь от берега. Теперь надо торопиться, выбраться на середину реки. Но как только Трофим увидел близко впереди беснующиеся волны, вдруг, точно испугавшись, не в такт зачастил веслом, стал отводить от струи нос. — Что ты делаешь?! — кричу я. Но Трофим не слышит, а плот подхватило течение. Только теперь, с без надежным опозданием, я окончательно убеждаюсь, что на носу стоит ненормаль ный человек. Течение несет нас в горло шиверы. Уже вытыкается камень. Не ус певаю осмыслить положение. Трофим изо всех сил гребет веслом, тужится раз вернуть плот поперек реки, бесстрашно ведет его на гибель. В последний момент я бросаюсь к нему, еще хочу выровнять нос. Перед ли цом опасности сила человека неизмеримо возрастает. Безжалостно хватаю Тро фима сзади, отбрасываю от весла. Но уже поздно. От удара о камень лопается пополам крайнее бревно. Мы все удержались на плоту. Разгневанный Трофим ловит меня... Мне не вырваться, и мы схватываемся. Все это кончилось бы плохо, но Трофим поскользнулся, не уДержался на ногах и, падал, ударился головой о бревно. — Свяжи его, иначе он всех погубит, — слышу голос Василия, наблюдав шего за нашей схваткой. Я выдергиваю из груза спальный мешок, укладываю на него расслабленного Трофима. Ощупываю его и немного успокаиваюсь — тяжелых ран нет. Достаю веревку, связываю ему руки, ноги и, как пленника, приторачиваю к средней ронже — так действительно надежнее. Не помню, как нас развернуло у камня, пронесло за шиверу, и теперь никем не управляемый плот медленно плывет по тиховодине. С одним веслом большой плот — все равно, что без весел. На моей обязан ности всего лишь держать его вдоль течения. С ужасом думаю о ночи. Что я буду делать с двумя больными? Хватит ли сил пережить ее? Сквозь прозрачную толщу речного стекла видно плотное дно, укатанное крупными цветными голышами. Где-то позади глохнет последний перекат. Трофим как бы пробуждается, открывает уставшие глаза. Осматривается, потом вдруг замечает, что связан, пытается разорвать веревки. Он свирепеет, бьется ногами о бревно, стискивает челюсти до скрежета зубов. На губах наки пает ноздреватая пена. Он все еще в невменяемом состоянии. Мне больно видеть близкого друга связанным мокрой веревкой, безжалостно брошенным на бревно. Но иначе нельзя. Река побежала быстрее. Я стою у кормового весла, но плот не подчиняется мне. Если теперь попадется шивера — не выбраться. — Самолет! — слабо кричит Василий Николаевич и пытается подняться. Я вскидываю голову. До слуха долетает рокот моторов. Гул виснет над нами. Его можно узнать среди тысяч звуков. Вижу, из-за края вырывается большой лоскут серебра, — да, самолет! На конец-то!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2