Сибирские огни, 1961, № 12

как шевелится голова у больного, как открываются глаза и как он напряжением всей силы приподнимает правую руку, ловит ею Бойку, и та припадает к нему. Какими близкими могут быть человек и собака! Я отвязываю Кучума. У него нет той мягкой задушевности, если можно так выразиться, как у Бойки. В нем больше бесшабашности и как-то по-иному прояв­ ляется преданность к человеку. А преданности у него не меньше. — Груз-то целый! — кричит Трофим. Проходят первые минуты радости. К нам постепенно возвращается уверен­ ность. Мы переносим Василия Николаевича на берег. Укладываем на теплую, отогретую солнцем гальку. Я подсаживаюсь к нему, приглаживаю волосы на голове, протираю влажной рубашкой глаза, щеки, шею. Потом вдвоем с Трофимом поворачиваем плот. Развязываем веревки. Осво­ бождаем из-под брезента груз. Все мокрое. Вода проникла в потки, в спальные мешки, в рацию, погибла фотопленка, аптечка. Растения в гербарных папках по­ чернели. Хорошо, что сегодня солнечный день! Берег в цветных лоскутах, это сушится одежда, вещи, продукты. На ку­ стах, под теплым ветерком, развешаны меховые спальные мешки. В ущелье теп­ лынь. Нет счастливее нас людей на планете! Совсем недавно мы были безумно рады случайно подбитой птице, а теперь у нас — увесистый кусок жирной корейки, копченая колбаса, сливочное масло, сгущенное молоко, овощные и мясные консервы, килограммов пять крупы. Это ли не богатство! Вот когда мы оценили заботу о нас Василия Николаевича. И еще одна находка: в мешке с мукою — две сумочки с солью и сахаром, и это он пред­ видел, зная, что сквозь муку вода не скоро проникнет или вообще не проникнет. Трофим уходит с топором в таежку вытесывать весла. Я слежу за ним. Он никогда так небрежно не держал в руках топор, да и походка его вялая. Это не на шутку встревожило меня. Бойка лежит рядом с больным. Неужели она понимает, что с ним стряслась беда? Кучум следит за мною, сторожит момент стащить что-нибудь съестное. Раньше он занимался мелкой кражей «из спортивного интереса», а теперь его толкаег голод. Из каменных раструбов выползает ночь, пробираясь к нам бесшумными шагами теней. Р ека только на перекате изредка поблескивает бликами вечерне­ го света. Но этому чудесному вечеру наших удач суждено было омрачиться. Трофим из леса принес вместо двух длинных весел для плота, вытесанных из елового кругляка, два маленьких детских весла, грубо отесанных и годных разве только для лодки. Этого никогда с ним не было. Боже, что-то будет! — Устал ты, Трофим, пойдем поужинаем — и спать, — говорю я, дружески обнимая его. Он тяжело поворачивает голову. Загрубевшими ладонями растирает на лбу набежавшие морщины, щурит глаза, силится что-то вспомнить. Над костром сомкнулась тьма, крапленная далекими звездами. Меня сильно тревожит странное поведение Трофима. Я не должен спать. Как это трудно после стольких утомительных дней. Чем заняться? Решаюсь почистить карабин. Подсаживаюсь к костру. Сразу чувствую: лас­ ковое тепло расслабляет мышцы, глаза начинают слипаться, и приятная истома, какой я не испытывал, кажется, за всю жизнь, овладевает мною. Ловлю себя на мысли, что спать нельзя. Вскакиваю. Иду к реке, плещу в лицо холодной водой... Набрасываю на плечи телогрейку. Усаживаюсь поодаль от костра. Разби­ раю затвор карабина. Руки мякнут. Глаза слепнут. Мысли безвольны, как никем не управляемая лодка на волнах. — Не спи! — и шепот моих губ кажется мне чьим-то грозным окриком. И — засыпаю. Сплю крепко, без сновидений, точно провалившись в пустоту.